4 Жил-был Анри Четвертый, он странный был король

Вторая часть Марлезонского балета! Ой, нет, рановато.

Я думала ограничиться "Молодыми годами", но если уж повествование идет настолько непрерывно и автор совершенно не делает разделения, — пришлось читать и это. В принципе, здесь все то же самое, только чуть-чуть поживее (хотя казалось бы, с чего?). В какой-то момент я так втянулась, что подумала, что стоило ввязываться в вялые "Молодые годы" только для того, чтобы потом прочитать кайфовые "Зрелые". Под конец я отреклась от подобных мыслей. Итак, Габсбургский дом победил, Гиз оказался сильней, последний Валуа устал, а Варфоломеевская ночь все идет и идет по плану...

Та не. Все не так плохо. Номинально Генрих уже стал королем и теперь семимильными шагами (впрочем, не так быстро) движется к зениту своей славы, к апофеозу своего величия, чтобы потом, наворотив немало, погрязнуть в болоте внутри- и внешнеполитической действительности и трагически помереть. Обстановка вокруг него порядком порассеялась, не знаю, стало ли действующих лиц больше или меньше, но все они стали куда как меньше, что позволило самому Генриху заполнить пространство романа — самим собой, наконец-то! Рони (Сюлли) — этот каменный рыцарь с собора (или из арсенала), чахнущий над златом, — не в счет, да и бесценная повелительница с многочисленной и жаждущей благ и выгод родней — туда же. Остальные — сошки еще меньше, хоть и с громкими именами, хоть и с грозными титулами. Подлый д'Эпернон вероломно расправился с красавцем Бюсси, чтобы сыграть значительную роль в этой книжке. Богач-сапожник Цамет вылез из неопубликованной сказки Гофмана, чтобы поприсутствовать при варке куриного супа. Рубенс написал некую картинку фривольного содержания (на античный сюжет). Господин де Сен-Люк все так же не может расстаться со своей любезной женушкой. А что же Генрих? А Генрих постепенно и планомерно подводит читателя к центральной идее, к главной мысли этого произведения. Подставляйте же ваши ушки и слушайте, слушайте. Вот страшная тайна: оказывается, наш Генрих — гуманист! И книга-то на самом деле не о Генрихе IV, а о гуманистах. А Генрих IV — просто король гуманистов.

Они оба [с английской королевой Елизаветой] равным образом считали своим истинным исповеданием гуманизм, иначе говоря, веру, что земное назначение человека — быть разумным и храбрым, свободным, имущим и счастливым.

Ну ок, вот они слева направо — король гуманистов и королева гуманистов — Елизавета I. С ней все понятно, Шекспир ведь гуманист. Но почему Генрих? Потому что этого «короля» легче всего низвести до «человека» — до человека в себе, при всех его слабостях, и просто до человека — реального человека, обывателя, француза, человека мира, — соответственно, тем самым нашего Генриха легче всего подтянуть до истинного гуманиста, причем до гуманиста на своем истинном месте — на высшем месте, во главе государства (с миром, эх, не задалось). Во-первых, он воин, он борец (политик, лидер и молодец), он сполна вкусил горести жизни. Это подкупает. Во-вторых, он человек мысли, он мыслит и существует, не чужд и сомнений (смертельный прыжок — что за топчик!). В-третьих, он борется с мировым капитализмом… ой, то есть, с хищными Габсбургами — властителями и поработителями мира.

А я один волею судеб и событий противостою всей гидре, которой имя — христианский мир».

А Габсбурги, в свою очередь, борются с ним, и ни много, ни мало: "вместе с его гибелью они замышляют еще большее бедствие — гибель свободы, разума и человечности". Вот подлецы! Вообще, он всегда хочет лучшего, "идеала", но обстоятельства... ох, эти обстоятельства! Он борется и с обстоятельствами. Он также борется и с народом, он пытается вразумить народ, но народ... ох, этот неблагодарный народ!

Не легко ему будет заслужить любовь народа. Люди требуют от земного владыки того же, что и от небесного: суровости, непостижимости, недосягаемости. Высокого в обличье простоты никто не понимает и не прощает;

Панимаете, люди хотят твердую руку, сильного лидера, который придет и наведет порядок, а получают… хз, кого они там получают — либерала, еретика, развратника, фигляра, антихриста? Короче, просто козлину.

Конечно, такой король им не нужен. Впрочем, ничего нового. Когда все хорошо, короля любят (терпят), когда что-то случается, короля обвиняют во всех смертных грехах. Автор на это достаточно прозрачно намекает в тексте. Но что вы, что вы! Помимо всех прочих достоинств Генрих IV еще и человек долга, и на народное непостоянство он отвечает так: "Любите вы меня или не любите, я отдаюсь моему служению, и отдаюсь радостно".

Что не мешает ему и попереживать немного за судьбы, ну, человечества — при его-то масштабе:

Никто не предвидел всего ужаса и не представлял его себе, кроме короля. А он, сгущая краски, населял кошмарами свои ночи: и все потому, что он один нес бремя забот.

Видите, видите, каков он из себя? Такой человек! Что ж, пожалуй он имеет полное право восклицать что-то вроде: "Господи помилуй, повсюду вокруг меня безумцы!"

А гуманистом он себя тоже называет?

Называет, называет, у Генриха Манна он и на это имеет право. Но вообще-то, "иезуиты — истинные гуманисты…"

В самом конце автор от лица самого Генриха обращается, в его случае, к современниками, в нашем же случае — к потомкам. Будьте гуманистами, друзья!

Не теряйте мужества посреди жестокой схватки, где столько грозных врагов ополчилось на вас. <...> Угнетатели народа, претившие мне, не перевелись по сей день, разве что изменили одежду, но не лицо. Я ненавидел короля Испанского, который знаком вам под другими именами. Он и не думает отказаться от намерения поработить Европу, начав с моего королевства Франции.

Вполне очевидно, о ком здесь идет речь, а если нет, то год публикации подскажет. Впрочем, можно подставить сюда любое другое имя. Обращение хорошее, гуманист хорошо говорит. В нем-то и вся соль книги. Понимаете, один человек превращается в силу. Получается что-то вроде — Генрих IV (впрочем, можно подставить сюда любое другое имя #2) против сил зла. Вывод Генриха таков: делай, что должно, и будь, что будет. Смело смотри в безобразное лицо жизни! Автор же призывает: будьте, как Генрих! Как мой идеальный Генрих… Но, эх, этот мифический Генрих еще мифичнее того, который любил вино до черта и трезв бывал порой.

А как же бесценная повелительница? Автор уделяет ей внимания не меньше, чем рассуждениям о гуманизме и подлинном величии. Бесценной повелительницей называет автор красотку Габриель д'Эстре — с некоторой ехидцей, насмешливо, иронически, вообще автор, как и Генрих, умеет это делать — смеяться сквозь слезы. А история там, как в песне Пугачевой: у стен замка Кэвр прелестная Габриель миловалась с любовниками, но для Генриха IV была милее всех она, решил он, что завоюет ее холодное сердечко. Это и случилось. Только вот, кажется, что поначалу она поддалась на его ухаживания не корысти ради, а токмо волею пославшей ее тетки Сурди… Как бы то ни было, но: «Я женюсь, я женюсь, я женюсь", — Анри сказал, и говорил это долго-долго, и все это время в обществе и при дворе был перманентный такой скандал... Как известно, жениться по любви не может ни один король, а портрет инфанты той был довольно отвратителен (за что, автор?), но, впрочем, книжка не о нем, а я уже сказала, о чем. Конец бесценной повелительницы поистине печален. Моралите здесь нет, но зато есть вот такие фишечки (ну, приемы), проходящие через все повествование и держащие его в едином и узнаваемом стиле: Генрих/кто-либо еще думал, двоеточие; глас народа/придворных/иностранцев (изменчивый, как мир); диалог с двоеточиями, как в пьесе; автор обращается к кому-либо и, возможно, предвидит его будущее. Я думала, что ближе к концу (когда наш король все-таки женился) автор расскажет нам, ну, скажем, про семью Генриха, про Марию Медичи, про детей (на самом деле, многочисленных, но совсем мельком, буквально в виде имен, упоминающихся в этой книге), но нет. Хотелось побольше про Людовика XIII, но нет. С другой стороны, автор и не ставил себе задачу описывать все это — эпоху, подлинную личность, быт и нравы, да еще с исторической точностью ученого и исследователя. Как по мне, так это скорее поучительная сказка, нежели исторический роман. Порой уныло, местами весело, временами страшно, скорее интересно, может быть, чуть-чуть правдиво, но немножко все-таки… галиматья.

П.С. Опубликовано с огромным опозданием. Предыдущая рецензия на "Молодые годы".