2 Присутствие Медеи

Людмила Улицкая. Медея и ее дети. — М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2022.

Простить все ради благополучия рода – пожалуй, на это способна только героиня романа Людмилы Улицкой «Медея и ее дети». Но интересно, что в этой книге нет главных героев, разве что все семейство Синопли с бесчисленным количеством племянников, братьев, сестер и детей:

«Семья была столь благословенно велика, что являла бы собой прекрасных объект для генетика, интересующегося распределением наследственных признаков. Генетика не нашлось, зато сама Медея, со свойственным ей стремлением все привести к порядку, к системе, от чайных чашек на столе до облаков в небе, не однажды в своей жизни забавлялась, выстраивая своих братьев и сестер в шеренгу по усилению рыжести – разумеется, в воображении, поскольку она не помнила, чтобы вся семья собиралась вместе».

Медея проходит здесь параллельно со временем, выхватывая из веков ушедших родных и пока еще близких людей. У каждого из них своя судьба, для кого-то весьма неожиданная и короткая, а для другого – простая и удивительно наивная, но все же знакомая, своя.

Имя Медеи не полифонирует с известной трагедией Еврипида, как может показаться на первый взгляд. Героиня, напротив, взяла от мифологического образа только обратную сторону жизни. И только берег Крыма обрамляет канву этой загадочной истории. В повествовании Медея во многом оказывается статичным персонажем, скорее наблюдающим за семейной хроникой и решетом судьбы. Ей также вторит и повествование, обращаясь больше в глубину прожитого, а не настоящего.

Что касается других персонажей, то у Людмилы Улицкой герои не фиксируются в собственном возрасте. И потому, например, Георгий оказывается далеко не молодым человеком, а Артем и вовсе думает о том, что вряд ли представляет себе мальчишка. Аллюзия возраста заметна и в женских образах, где мамы ведут себя с детьми как с сестрами и наоборот.

Другое дело, когда автор выстраивает динамику повествования. Вот здесь необычный ход наблюдается в сравнении финала и самого начала текста. Зачином служат очень длинные предложения, которые, как ни странно, оставляют читателю задумчивое настроение самой Медеи. Будто это рассказывает она сама, наблюдая за первой влюбленностью, очередной ссорой и явлением полуденной жары. Но вместе с длинным оборотом приходят и «лишние» слова. Такие слова упрощают язык до факта: «сход к воде был неудобным», «глыбы были брошены беспорядочно», «здесь была какая-то игровая площадка». Затем повествование укореняется, переходя на фрагментарные и конкретные вещи – так и время не щадит воспоминаний, оставляя в глубине сердца только важных людей. С трансформацией слога происходит и упрощение языка. Остается чувство.

Интересный момент в романе открывает тема сильной женской доли. В полемике с героями-мужчинами, женщин оказывается больше. Не все из них способны выдержать испытания, однако многое все же зависит именно от них:

«Ей нисколько не трудно было держать в себе всю эту тьму народа, живого и мертвого, и каждое имя она писала со вниманием, вызывая в памяти лицо, облик».

Женская доля Медеи – невозможность иметь детей. Много ли это значит для женщины? Безмерно. Но столько в ней оказывается силы, даже после открытия тайны, что «возлюби ближнего своего» – лишь малость для осмысления чего-то большего.

Трагедия Медеи не в отдельных страницах истории семьи. Она также и не в искусстве принятия того, во что поверить невозможно. Роман Людмилы Улицкой отголоском напоминает книгу Габриэля Гарсиа Маркеса, где племя Буэндиа также наследует свои законы и искушения. Сколько стоит жизнь? Способна ли она вместить все то, от чего мы не зависим? Эта параллель открывает в понимании книги новые грани, для которых человек становится лишь всеохватывающим началом.

СКАЛА