4 Он вам не Дюма

Скажу честно, меня настолько выбесили первые несколько главок "Молодых годов", что я прямо-таки с отвращением бросила читать эту книжку, а автора заклеймила последним бездарем и вообще каким-то лютым позорником, и еще подумала — у тебя, автор, такой брат, такой брат (я разумею, конечно, Томаса Манна), а ты... на тебе, дорогой автор, природа отдохнула. А потом я стала читать "Графиню де Монсоро" Дюма, а потом вдруг нашла и эту книжицу и решила дать ей (и себе) второй шанс, раз уж пошла такая пьянка. Первые несколько главок я пропустила.

Но следующие оказались такими же! Стисни зубы и поразмысли — не будет же автор так бегло и поверхностно обо всем рассказывать аж на четырехстах с лишним страницах, имея в своем кармане еще и второй том с заголовком "Зрелые годы короля..."? Я понадеялась, что не будет. А что автор скажет о Варфоломеевской ночи — неужто приведет статистику по убитым и раненым? А как он опишет имярек? А что будет после того, как..? Задавая себе эти вопросы, я со скрипом продиралась через толщи манновского (эх, не того!) текста с гугенотскими псалмами, кучей ничего не говорящих мне географических названий и кое-какими полуизвестными именами, типа адмирала Колиньи или принца Конде. Если бы я хоть примерно не знала че почем, я бы, вероятно, не решилась на подобный подвиг. А то мало ли какая там у этого Генриха скучная жизнь впереди?

И вот Генрих со своими гугенотами приезжает в Париж... Ну, все мы знаем эту историю! Ну, знаем же, да? Конечно, надо остерегаться копирований. Все-таки речь идет о другом, хотя, казалось бы, пишем мы о том же. Просто масштаб задан не тот. Одно дело Дюма — этот весельчак развлекает публику, клепая прикольные историйки о любви и пРиКлЮчЕнИяХ в декорациях различных эпох, Генрих Манн же... пока еще не очень понятно, что делает Генрих Манн и зачем он это делает, — знаете, эта книжка заканчивается только с окончанием второй - "Зрелых годов", и межу первым томом и вторым никакого мысленного разделения, никакой границы нет совершенно, первая глава там — прямое продолжение последней здесь, и вот там-то, во втором томе, автор и выскажет (ну, попытается высказать) все "зачем" и "почему", здесь же идея автора пока еще крайне туманна и не определена, хотя мы и имеем обобщающие moralité после каждой большой части.

Не стоит отвечать на вопрос: кто такой Генрих Наваррский? Генрих Наваррский — это Генрих Наваррский, не знаю, такой ли, как в жизни, но в книге Манна он — это он пока что. А пока что мы читаем о житье-бытье в доме королевы-матери. Ну и бабенка! Вот что называется — плохие отношения с тещей... Ужасаться-то ужасаемся, но не забываем, что это не реальные люди, а всего лишь образы, созданные автором, и созданные с определенным умыслом — по большей части, конечно, художественным, но как знать, как знать... Черт их знает, какие они все были в жизни, но автор видит (хочет видеть) их так — и это нормально. А вы еще спросИте — как же автор-то их видит, потому что читатель — не автор, и видит он еще что-нибудь эдакое, что ему видеть, по замыслу автора, вовсе не следовало бы. Ладно.

При всей своей строгости (кажется, автор очень сочувствует протестантам, и ироническую окраску выражение "истинная вера" получает лишь тогда, когда книга переваливает за половину) Генрих Манн все-таки хочет выдать читателю некоторые "тайны мадридского двора", вроде похотливых фрейлин-шпионок старой Екатерины, напившегося Карла IX или нетрадиционных развлекух с мальчиками Генриха III и Ко (танцы, всего лишь какие-то танцы, ничего непристойного, но сейчас это становится опасным...). Ну ладно, не мне их судить — и Манна в том числе. Кажется, все они сволочи — и Генрих Гиз, конечно, первая сволочь — вместе с королевским братцем Франсуа, у которого "два носа под стать двуличию" и со всей своей Лигой, но и Маргарита — такая просвещенная особа, а любит посиживать на мамашином сундуке! Прочая придворная шушера так же не заслуживает ни капельки доверия, да и гугеноты — довольно скользкие ребята, если подумать. Каждый ведет свою игру — и, может быть, нам она неведома. По мере углубления в дебри образы становятся все более неоднозначными. Вообще, в какой-то момент я вдруг явственно почувствовала, что герои Манна говорят по-немецки, хотя должны бы по-французски. Потом это наваждение ушло. Потом мне показалось, что они, как настоящие хорошие герои, говорят по-общечеловечески. Потом начались битвы и сражения, и я так и не поняла, так ли это. Варфоломеевская ночь — ну и гадость! У Дюма это вот так: ха-ха, гляди-ка, читатель! Что за удивительное и редкое зрелище — католики режут гугенотов! Не часто такое случается наблюдать. А вон, видишь, воон в том окошечке — это сам король, Карл Валуа, стреляет по живым мишеням. Ну что за прелесть! Приди, святой Варфоломей-мей-мей! Здесь же — кровь, кровь, гора трупов, кровь, виселицы, собаки, кровь, гора трупов —  и такая бесстрастная будничность убийств, что просто жутко становится. Не только читатель — вообще все в шоке. Хотя, может быть, я несколько преувеличила различие двух ночей... Вообще, воспринимать всерьез слова человека, который некоторое, и довольно продолжительное, время думал, что Варфоломеевская ночь — что-то такое про шабаш ведьм, — воспринимать всерьез слова такого человека, говорю я вам, — весьма опрометчиво.

А Лига? Ах, эта Лига! У Дюма так и хотелось вписать свое сладкое имечко в книгу мэтра Ла Юрьера, радушного хозяина небезызвестной гостиницы по улице Арбр-сек. Тут — брр, ну ее, эту Лигу... Кстати, вот и она — улица Засохшего дерева, а вот и Карл IX, который "собственной особой сегодня стрелял с балкона вслед убегающим гугенотам". Надо заметить, что "на самом деле он старался промахнуться, но этим не хвастал." А я думаю — ну почему он не стреляет? Надо остерегаться копирования, но это... такой исторический факт грех упускать. Жаль, не было охоты на кабана. Не знаю, правда, насколько она историческая. А вот и Ла Моль, и Бюсси (красивый мужчина, некий Бюсси), и Можирон, и щенки в корзинке на голубой ленточке, и золотые ножницы на поясе фурии Лиги — герцогини Монпансье. А вот и шут короля — "унылая фигура, плохой комедиант". Постойте, это не тот шут, — тот появится потом и заниматься, кстати, будет точно тем же. Мистические вставки меня удивили — одна игра в карты чего стоит! Азартные игроки, карты, кровь — страшно красиво, но... чужеродно. Рационалист наш автор или нет? Да или нет?? А тут вот еще некий дух объявился. "Черные латы, седая борода и особый наклон головы — бесспорный признак не только благородства среди людей, но и знакомства с волей божьей". Ну, думаю, вот это Остапа понесло. Это же, натурально, тень отца Гамлета, а у нас тут вроде как Генрих, а не Гамлет, и что вы мне голову морочите? Нет, оказалось, что автор все-таки рационалист.

Вообще, повествование крайне неровное. То автор выдает простыню спрессованных событий — скука смертная и для понимания непростая, а то — такую милую, такую искусную сценку, такой диаложек, что и Дюме не снился, и вот, думаешь, как хорошо, какая славная книжка, как мне повезло, что я ее читаю, а потом — опять унылая простыня... При всей своей насыщенности текст иногда утекал сквозь пальцы. Автор любит повторяться, в смысле, повторяет порою одно и то же по несколько раз. Чтобы что? Чтобы мы лучше запомнили? Да мы и так бы запомнили... Частенько мне не хватало интонаций, — прочитай так и эдак, получится разный смысл. Тут ведь тайны, случайные/неслучайные оговорки, интриги, смертельная борьба. Или это перевод такой? Или это я такая?

И, помолчав, добавила: — Вашу мать, сир, вы больше не удостаиваете своим доверием.

Действительно, вашу мать, Генрих III, доверьтесь уже наконец... Стоп, стоп, стоп, а кому довериться-то? Ах, вашей матери!

На немецком, я думаю, читалось бы лучше, но я не знаю немецкого. Неплохо было бы снять по этой книге фильм. Страшный, мистический фильм в духе "Господина оформителя" или что-то такое глобальное, вроде "Людвига" Висконти. А знаете, что самое ужасное? Смерть Карла IX в главе "Мамка и смерть". Эта колыбельная... Я всегда подозревала, что колыбельные как-то связаны со смертью, а сон — с вечным сном, я всегда так думала, я их с детства ненавижу — колыбельные... Я никогда не плачу над книгами, но тут — девачки, я плачу...

П. С. И все-таки это сказка с известными лицами. Доверяй, но проверяй, как говорится. Но так — еще интереснее, ведь правда?