2 зазеркальный абсурд

Остальные читательницы могут бросить эту книгу, потому что к ним она больше не имеет никакого отношения.

Как жаль, что автор делает такое щедрое предложение лишь в предпоследнем рассказе из сборника, ведь семь смертных грехов в исполнении Милорада Павича - это сплошные тернии, не ведущие ни к звёздам, ни к понимаю, зачем все эти страдания были нужны. Стиль автора чрезвычайно витиеват, он жонглирует словами, как колючими мячиками, которые почему-то причиняют боль не ему, а читателю. Удивительно, но то, что рассказы полны постмодернистской чертовщины становится понятно не сразу, и даже сцена странного замужества дамы с соседом по театру с последующим актом любви, несмотря на всю свою абсурдность, вызывала попытки осмыслить ее. Но когда иконы стали рисовать на зеркалах, а дети рождаться от странных людей через пять рукопожатий, здравый смысл вышел из чата и даже не попрощался. Грехи в представлении Павича превратились в фантазии на тему адресов в Белграде, где творятся воистину странные вещи, имеющие отношение скорее к авторскому потоку сознания, а не к грехам в общепринятой их интерпретации, а заигрывания с читателем, как будто пробивающие четвертую стену, оставили чувство головной боли от каждой ремарки сквозь волшебное (или нет?) зеркало, в котором то отражаются люди, которых давно нет, то те, которые спят и видят других во сне. И если бы я посмотрела в это зеркало с дыркой, то увидела бы не свое отражение, а пыльную полку в мрачной комнате, где "Замок" Кафки соседствовал бы с "Рифмами жизни и смерти" Амоса Оза и "Любовью к трем цукербринам" Пелевина. И где-то в недоступном зрителю уголке этого зазеркалья сидела бы в кресле качалке та я, для которой плавание в киселе чужого потока сознания, среди тумана без единого маяка, является любимым способом путешествия, на моих коленях лежит эта книга, а рука то и дело тянется к новой серьге с лунным камнем, ведь

Писатель всегда покупает сережку безухому.