5 О, море, море

Эта книга кажется сотканной из миллиона мазков и штрихов, как картина - прекрасная и непонятная. Взмах - и вот на берегу ничего расположилась таверна «Альмайер». Взмах - и вот у подножия плещется бескрайнее, жестокое, разрушительное, чудесное, исцеляющее море, величиною в жизнь. Взмах - и вот в таверне звучит многоголосица гостей, которых в это странное место, которое практически невозможно найти, закинула то ли судьба, то ли причуда.

Бартльбум, Плассон, падре Плюш, Элизевин, Анн Девериа, Адамс.
Учёный, который составляет Энциклопедию пределов и не может понять, где кончается Море.
Художник-портретист, который удалился от дел в стремлении написать портрет Моря и не может понять, где начинается Море, где у него «глаза», которые начинают портрет и вбирают в себя всю его суть.
Священник, написавший более девяти тысяч молитв, обращённых к Богу как к величайшему Другу, и привезший на Море свою воспитанницу в твёрдой вере, что Море ее спасёт.
Девочка, больная загадочной и страшной душевной болезнью, которую должно излечить Море.
Женщина, больная страстью и физическим недугом - изменой,- которую должно излечить Море.
Человек, про которого шепотом слагают легенды и небылицы, который видел сказочный Тимбукту и хранит в себе все его истории, который прошёл ад на Море и должен покарать людей, виновных в нем.
Таверна полнится их голосами и их историями. Море сплетаетесь их в один тугой узел.

Такого неровного, «рваного» и разнопланового повествования давно не доводилось видеть. Крайне метафоричные и образные рассуждения перебивают односложные диалоги, некоторые события даны лишь наметками и намеками, и требуется приложить усилия, чтобы собрать их в единую связную картину.
В этом стиле своя прелесть и своя сложность. Через что-то было сложно «прорваться», как-то:

Анн Девериа бросила на нее взгляд, но взгляд, для которого «бросить» – чрезмерное слово, удивительный взгляд, живой и мягкий, бескорыстный и непритязательный, взгляд как прикосновение – глаз и образа, – взгляд не берущий, но обретающий – в полной тишине сознания, единственный по-настоящему спасительный взгляд, не замутненный сомнением, не опороченный знанием, – сама невинность, ограждающая нас от ранящего воздействия извне на наше чувство-зрение-чувство, ибо это и есть чудесное предстояние перед всем сущим – зримое постижение целого мира – без тени сомнения и даже восторга – только – зримое – постижение – мира.

Что-то вызывало поистине экстаз и желание перечитать ещё раз.
Когда книгу откладывала, возникало щемящее предвкушение возвращения к ней. И нарушилось это лишь раз - во второй части. Написана она тоже по-другому. Сильно. Жестко. И производит впечатление, но неприятное. Не мое это. И тем радостнее было в третьей части вернуться к другим героям и узреть конец их историй.

Море обожаю и этот необычный и необычайный гимн ему - теперь тоже.

Начертай
на мире
одно только слово,
нацарапанное для меня:
я прочту его.
Коснись
лишь мгновения тишины:
я услышу его.