4.5 Русские «Отверженные»

Эта книга, говоря словами самого В. Крестовского, – о «падших людях» и «отверженных созданиях», вынужденных влачить жалкое существование в России второй половины XIX века. Писатель неравнодушен к судьбам обитателей грязных чердаков и подвалов, обветшалых домишек и безобразных трущоб. У всех этих людей было «своё лучшее прошлое», у каждого из них – своя драма, а порой и трагедия.

Во вводном обращении к читателям Крестовский объясняет свою позицию: он стремится стоять вне сословий и каст, видя во всех их представителях прежде всего людей и оценивая их с точки зрения нравственных категорий. При всей массе натуралистических подробностей, к которым можно относиться по-разному, привлекает удивительная любовь автора к Человеку, уважение к нему, сочувствие и сопереживание его бедам, стремление разобраться, как он оказался на дне жизни. И вера в то, что человеческое в нём всё же способно возобладать, невзирая на тяжкие условия существования. Крестовский – не обвинитель, его задача – выявить причины, приведшие «падших людей» к такой трагической судьбе. Как становится понятно из книги, огромная вина лежит на обществе, которое лишь прикрывается филантропическими лозунгами, а на деле проявляет преступное равнодушие к судьбам «униженных и оскорбленных». Очень жалко и Анну Чечевинскую, и Машу, и Ивана Вересова, и Юлию Бероеву, прямо сердце сжимается, когда читаешь об их мытарствах и абсолютной беззащитности. Они ведь не нравственно низкие люди, но им нет места в нормальной жизни, они фактически становятся жертвами развращенных и подлых представителей знати.

Есть в романе и «маленький человек» – один из важнейших типов русской литературы. Здесь это мелкий чиновник Пётр Семёнович Поветин. Дружные, домовитые, как гоголевские «старосветские помещики», живущие в полном согласии и своеобразной идиллии, пожилые супруги Поветины воспитали Машу. Есть и мотив испытания «маленького человека» деньгами, и отголоски библейского сюжета о блудном сыне (в данном случае «блудной дочери» – и на память приходит, конечно же, параллель в виде пушкинского «Станционного смотрителя»). Но при всём следовании традициям у Крестовского получается, безусловно, оригинальное и яркое произведение.

Роман густо населён персонажами разных сословий и социальных положений. В нём очень много от эстетики «натуральной школы»: многие страницы представляют собой полноценные физиологические очерки, написанные на основе личных наблюдений автора. Здесь есть подробнейшее описание трактиров и распивочных, конторы квартального, театра, «толкучки», тюрьмы, больницы, царящих там нравов; быта городской бедноты, деятельности ростовщика, «люда мелкоплавающего», воров, бродяг, различных мошенников, проституток и т. д. И создается целостная картина Петербурга, но не парадного, блестящего, а преимущественно трущобного, тёмного, жестокого по отношению к людям. Поднимается масса социальных проблем (например, продажность судопроизводства, бесправное положение женщины в обществе этой поры и т. д.). Крестовский хорошо изучил среду, о которой пишет, – криминальный мир Петербурга: он со знанием дела воссоздаёт в романе воровской жаргон, тюремный фольклор (сказки, песни, легенды).

Очень понравился саркастично-иронический тон писателя, когда он рассказывает о князьях Шадурских, о лицемерных великосветских «филантропках», о нравах и укладе жизни российских немцев. Совершенно блистательно, например, написан очерк о немце Шиммельпфениге, ненавидящем всё русское, презирающем «русских свиней», видящем свою миссию в том, чтобы «приобщить вашу Россию к циклу цивилизованных государств Европы». Ничего не напоминает?

Известно, что этим романом горячо интересовался Достоевский. В самой же книге можно найти множество перекличек с автором «Преступления и наказания». Например, Крестовский явно снижает теорию Раскольникова, заставляя одного из персонажей, доктора Катцеля, циничного мошенника, признаться, что он «готов каждую минуту» убить человека, но не ради самого убийства, а «во имя науки, во имя таинственных процессов и законов органической жизни», т.е. ради высокой цели. Правда, у Катцеля сюда примешивается и материальная заинтересованность, в которой никак нельзя упрекнуть Родиона. Эта деталь обнажает весь цинизм и вульгарную риторику доктора. С Катцелем связана, на мой взгляд, и еще одна отсылка к Достоевскому. Доктор объясняет: «Да, человечество я точно люблю, но это какая-то абстрактная, безразличная любовь…» Нечто подобное можно обнаружить и у Раскольникова, по крайней мере, до того момента, как он сумел полюбить конкретного человека – Соню; фактически именно абстрактному человечеству хотел помочь бедный студент на старухины деньги, и потому эта затея изначально была обречена на провал. И трихина упоминается в романе Крестовского (помните сон Раскольникова на каторге?).

Прекрасно выстроена писателем авантюрная составляющая сюжета. Здесь есть свои злодеи, свои тайны, раскрывающиеся к финалу. Крестовский умело держит читателя в напряжении, а это ох как непросто в таком объёмном произведении. Я уверена: чтобы получить полное представление о русской литературе XIX века, обязательно нужно читать и такие вот книги, созданные талантливыми и неравнодушными писателями так называемого «второго ряда».