5

Название романа обещает травелог, но оборачивается насмешкой над этим жанром, намеренной и нет.

Кроме того, как автора путевых заметок его не интересуют достопримечательности (скажем, он осматривает Версаль и упоминает об этом лишь вскользь); вместо них он отдаёт своё внимание встреченным людям, преимущественно простым, не представляющим значимости для большой истории. Вирджиния Вулф писала в эссе об этом романе: «До него [Стерна] путешественники, как правило, придерживались масштаба и перспективы. В любом путеводителе собор изображался как величественное здание, а человек у соборной стены соответственно представал фигуркой, уменьшенной во много раз. Однако у Стерна всё не так: он может вообще забыть про Нотр-Дам, и окажется, что девушка с зелёным атласным кошельком несравненно интереснее собора. Он как бы подсказывает нам: универсальной шкалы ценностей не существует. Может статься, что девушка интереснее храма, а вид мёртвого осла куда поучительней, чем беседа с живым философом, — всё зависит от того, как посмотреть на эти вещи».

Осторожно предположу, что именно сюда уходит корнями традиция, к которой принадлежат мои любимые Чатвин, Зебальд и Стесин, где 1) субъективная интерпретация увиденного в путешествии либо не менее, либо более важна, чем попытка его объективного отражения; 2) повествователь фокусируется на людях, обусловленных случаем встречах. Насмешка оказалась слишком обаятельной?

А ненамеренной, потому что автор умер от туберкулёза и дописать «Сентиментальное путешествие…» не успел; в результате оно оборвалось на крайне дерзкой ноте, а до Италии Йорик не добрался: она здесь осталась на положении Фёдора (если вы понимаете, о чём я).