5 О, лебедиво, о, озари!

Начну издалека.
Одно время мне доводилось писать статьи для Хитачи. Поскольку я, как и Талеб, абсолютный враг сухого изложения предмета, статьи эти я старался сдабривать всяческими литературными аллюзиями каждый раз, когда приходилось к месту. В одной из них, которую до сих пор считаю лучшей из ряда, я умудрился помянуть третьестепенную ветвь сюжета пристовских "Островитян" и Талеба. Талеб, на тот момент нечитанный, удивительным образом нагуглился, и с тех пор я имел представление о существовании его и его "Лебедя", и книга попала в список несрочных, постоянно откладываемых в долгий ящик хотелок.
Предыдущая чтица, выпавшая мне в Царе горы, начитала "Лебедя", но я его, естественно, не выбрал: зачем, если можно взять что полегче, а книгу, снабжённую на либе страшно отталкивающим меня тегом "бизнес", отложить ещё на несколько лет?
Однако среди начитанного Креминским, совершенно непредсказуемо, снова всплыл "Лебедь". И нет, я не помчался тут же его скачивать: ведь помимо него Креминский начитал ещё давно желанный мной астрономический нонфик, французскую предтечу "Повелителя мух", нонфик о психологии для сценаристов, а также одну из книг Элтона - мои глаза разбегались скорее между этими четыремя, нежели смотрели на чёрную птицу. Но раз уж она так настойчиво ломилась, я дописал её к этим четырём и отнёс пятикнижие итальянцу Джанни, с которым очень интересно играть в шахматы и время от времени что-нибудь обсуждать. Дело в том, что незадолго до этого итальянец Джанни спросил, что ему взять почитать. Имея весьма смутное представление о его литературных вкусах (список жанров), я решил дать выбрать ему самому и предложил это пятикнижие. Вы, конечно, уже поняли, что он выбрал. А я обрадовался: вот оно, наконец-то!

Скажу сразу, вопреки тому, в чём уверяет нас аннотация и тематические теги, эта книга почти совсем не о бизнесе, а к теме "как начать зарабатывать миллионы" имеет такое же отношение, какое... короче, никакого. Чем дальше я читал, тем больше мне казалось, что Талеб говорит о чём-то таком, что сродни рассуждениям Хофштадтера в ГЭБ.

Нам не дано определить границы непознаваемого.

После этой фразы сомнения отпали: чёрные лебеди, события, которые невозможно предугадать до их наступления - в определённых временных рамках принадлежат к множеству непознаваемого. Занимаясь такой темой, Талеб просто не мог не знать о Гёделе - и действительно дальше не раз упомянет его на страницах книги. Но если бы только Гёделя! Читайте сами:

Музыка. Медленно напойте первые четыре ноты Пятой симфонии Бетховена: «Та-та-та-та!» Затем замените каждую отдельную ноту тем же самым началом из четырех нот, так что получится такт из шестнадцати нот. Вы увидите (вернее, услышите), что каждая маленькая волна напоминает исходную большую. У Баха и Малера, например, музыкальная тема часто состоит из нескольких подтем, похожих на нее.

И да, здесь Талеб говорит о фракталах. Но настоящее ликование возникло после отрывка про горы, которые являются наглядной иллюстрацией мета-уровней:

Когда летишь над Альпами, вместо маленьких камешков видишь зазубренные вершины. Значит, некоторые поверхности — не из области Среднестана и изменение масштаба не приводит к их сглаживанию. (Заметим, что эффект выравнивания достигается, только если подняться на еще большую высоту. Наша планета представляется гладким шаром тем, кто наблюдает за ней из космоса, но это потому, что она слишком маленькая. Будь Земля крупнее, на ней нашлись бы горы, превосходящие по высоте Гималаи, и потребовалась бы еще большая удаленность от нее, чтобы их очертания стерлись. Точно так же, живи на Земле больше людей, пусть даже с тем же средним достатком, наверняка нашелся бы кто-то, чей капитал перекрыл бы состояние Билла Гейтса.)

По сути, непредсказуемость (непознаваемость) чёрного лебедя имеет прямое отношение к теореме Гёделя: мы можем (могли бы) предпринимать определённые усилия по предотвращению, например, терактов, но как только мы начинаем о них догадываться, предполагать их возможность, прилагая к этому реальные действия по предотвращению, они из чёрных становятся серыми, и не белеют лишь потому, что не происходят. Мы никогда не узнаем то, что предотвратили (ярок выдуманный пример Талеба про безвестного героя, предотвратившего теракт с башнями-близнецами: никто не знает обычного человека, всего лишь занимавшегося своей работой, теракта не произошло потому, что принимались меры, на которые все мы обычно брюзжим "ах, да зачем эти условности, лишняя трата госсредств и т.п."). Но как правило новые меры безопасности принимаются именно после каких-то непредвиденных ранее эксцессов, во избежание повторения оных. Говоря об этом, Талеб упоминает и рекурсивные Эпименидовы парадоксы, неприменимые к самим себе. Словом, эта книга стала отличным приложением к ГЭБ, и если когда-нибудь она попадётся мне в бумажке, то непременно займёт на полке почётное место рядом с Хофштадтером. Если Хофштадтер описывает непознаваемость в общем плане, то Талеб говорит об одном из её аспектов.

Фракталы — это вариант по умолчанию, приближение, основа. Они не решают проблему Черного лебедя и не превращают всех Черных лебедей в явления предсказуемые, но они значительно смягчают проблему Черного лебедя, делая эпохальные события постижимыми. (Черные лебеди становятся Серыми. Почему Серыми? Потому что чистая белизна есть только в гауссиане <...>

Возможно, именно чёткое понимание невозможности постичь всё, как и прочитать всё, позволило Талебу не плутать в лабиринте, из которого никак не мог выбраться Пьер Байяр. Непрочитанные книги для Талеба не стыд, который непременно надо спрятать от общества (на общественные заблуждения ему вообще с высокой колокольни плевать: "Будучи ленивым, считая леность достоинством и желая высвободить как можно больше времени для медитации и чтения..."), а возможности, и чем больше в библиотеке непрочитанных книг - тем больше возможностей. Этот момент я отлично понимаю, потому что при моих многочисленных переездах я перевозил с собой с места на место именно непрочитанные книги (отправляя прочитанные маме), и раз от раза подходя к полкам вдохновлялся именно непрочитанными книгами, ведь раз от раза их становилось всё больше. Сейчас это уже целый шкаф во всю стену, прочитанного там наберётся, наверное, не более трёх десятков книг, и я горжусь этим шкафом. Более того, Талеб возродил угасшее было во мне уважение к эрудиции (где-то с середины универа я, насмотревшись на нахватавшихся знаний из разных областей и абсолютно не умеющих их связать, разочаровался в эрудитах):

Эрудиция для меня важна. Она свидетельствует об искреннем интеллектуальном любопытстве. Она свидетельствует об открытости ума и желании оценивать идеи других людей. Прежде всего эрудит может быть неудовлетворен своими знаниями, а такая неудовлетворенность — отличная защита от платонизма, от упрощенчества скороспелого менеджера, от филистерства узкоспециализированного ученого. Скажу больше: ученость без эрудиции ведет к катастрофам.

Чёрный лебедь чёрен для тех, на ком отражаются его последствия, для пострадавших от теракта или для индюшки, которую кормили-кормили и вдруг зарезали, но не для террористов, спланировавших теракт и не для птичника, зарезавшего индюшку на праздник. Логика есть у всех событий, но для кого-то она ясна, а для кого-то нет, соответственно, больше шансов постичь логику у тех, кто предпринимает попытки её постичь (экономисты и статистики явно не относятся к этому кругу людей). Так что и здесь да здравствует эрудиция, до неопределимых пределов.

После самого "Лебедя" следует эссе, написанное спустя три года, а после него ещё и сборник афоризмов. К сожалению, их Креминский уже не начитывал, поэтому пришлось читать глазами (формат пдф не позволил адекватного прочтения синтезатором). Слог эссе показался тяжеловатым, думаю, что именно факт начитки "Лебедя" избавил меня от торможения из-за слога, на слух всё это воспринималось просто на ура. Огромная благодарность чтецу, особенно за его прочтение в лицах диалогов с Жирным Тони, это было так уморительно, что своими содроганиями от смеха я едва не свернул с рельсов трамвай, в котором ехал. Видел, что Креминский начитал и другие книги Талеба - теперь непременно буду их слушать, и непременно в его начитке.

В эссе (а отчасти я смешал эссе и книгу в вышеизложенных строчках) есть вещи, которых не было в "Лебеде", например, Талеб касается избыточности в природе, проводит параллель между физиологией человека и, кхм, физиологией социальных явлений. Точнее, через второе смотрит на первое. Неожиданный, но логичный поворот, который внезапно будет интересен дюже пекущимся о своём здоровье людям. Интересны тенденции в биологическом разнообразии (чем больше ареал распространения, тем меньше видов, и тем большая у них способность к выживанию, здесь он говорит и о возникновении устойчивых опасных вирусов с ростом путешествий по миру, ага), которые он проецирует на... культурную элиту в связи с ростом мультикультурализма. Эпименид и Гёдель, кстати, встретились тоже в эссе, вместе с применением теоремы Гёделя относительно темы Талеба - второй кривой распределения вероятностей для определения того, достаточны ли данные первой кривой распределения вероятностей для определения оценки наших знаний о будущем поведении распределения на основе данных о его прошлом поведении. Мета-мета-уровни, как они есть! Проблему метавероятности (да, так там и написано) Талеб поднимает в книге "Динамическое хеджирование", которая, как я понял, не переведена на русский.

Актуальное на сегодня:

Сегодня, при наличии средств массового уничтожения, достаточно кнопки, психа, небольшой ошибки, чтобы планета обезлюдела.

Сборник афоризмов прекрасен, впрочем, и самого "Лебедя" можно разобрать на цитаты. Например:

У многих людей знание удивительным образом трансформируется не в относительную умудренность, а в самонадеянность.

Что же до Перечипа, то он почерпнул из книги новую вопилку: "Не хочу быть индюшкой!". Кстати о птичках.

ПыСы. И в завершение пара цитат об американской культуре, интересных тем, как они согласуются с недавно читанным мной Таратутой:

Каждый раз, когда высокомерный (и разочарованный) европейский обыватель высказывает свои стереотипные взгляды на американцев, он обязательно обвиняет их в «бескультурье», «невежестве» и «математической тупости», и все потому, что, в отличие от европейцев, американцы не чахнут над задачниками и не копаются в конструкциях, которые обыватель зовет «высокой культурой», — например, понятия не имеют о вдохновенном (и важном) путешествии Гете в Италию или о дельфтской школе живописи. При этом человек, делающий такие заявления, скорее всего, шагу не ступит без своего айпода, носит джинсы и записывает свои «высококультурные» соображения на PC, пользуясь программой «Microsoft Word» и отвлекаясь то и дело от сочинительства, чтобы проверить что-нибудь в Гугле. Ну что поделать, в настоящий момент Америка намного, намного более творческая страна, чем те, что населены «музееходами» и «щелкателями» задачек. Она также гораздо благосклоннее к попыткам пробиться наверх путем проб и ошибок. А глобализация позволила Соединенным Штатам специализироваться на креативе, на производстве концепций и идей (то есть на масштабируемой составляющей продукции); и посредством экспорта рабочих мест выделить менее масштабируемые компоненты и передать их тем, кто рад получать почасовую плату. Дизайн ботинка — более прибыльноеприбыльное дело, чем производство ботинка: фирмы «Найк», «Делл» и «Боинг» получают деньги за идеи, организацию и использование своих ноу-хау, в то время как субподрядные фабрики в развивающихся странах выполняют «обезьянью» работу, а инженеры в государствах с высоким уровнем культуры и образования делают сухие технические расчеты. Американская экономика крепко «завязана» на генерацию идей, поэтому сокращение числа производственных мест сочетается с повышением жизненного уровня.

И:

Американская культура поощряет даже неудачные попытки, тогда как восточная и европейская культуры считают поражения постыдными и клеймят их позором. Рисковать в мелочах за весь остальной мир стало «профессией» Соединенных Штатов, и поэтому Америка сохраняет безоговорочное первенство в мире по количеству инноваций. Другие страны только доводят до совершенства продукты и идеи, которые рождаются в Штатах.