5

Безвременье войны.

Я отчетливо помню реку Оскол летом, да я и видела-то ее всегда летом – с байдарки или с берега, беззаботной студенческой порой. Она невозмутимо-неспешно дышит в обрамлении буйно-зеленых берегов, и трудно представить более мирную картину.
«1 февраля 1943 года унтер-офицер Гейнц Годевинд, который за всю свою русскую военную кампанию не послал ни одного письма и лишь изредка получал почтовые открытки, уселся за сколоченный из еловых досок грубо отесанный стол, зажег оставшуюся с Рождества свечу, чтобы написать карандашом на серой военной бумаге.

Уважаемая фрау Розен!
Наверняка, Вы уже получили от нашего командира роты известие о гибели Вашего мужа. Роберт был моим самым верным боевым товарищем, сопровождавшим меня во время всего Восточного похода. Поэтому я пишу Вам это письмо, чтобы сказать, как мне жаль того, что случилось. В официальных сообщениях речь чаще всего идет о подвигах. Не верьте этому. Мы вовсе не герои, а несчастные бедолаги, которым остается лишь ждать своей гибели. Костлявая смерть с косой — наш постоянный попутчик. Мы ведем с ней беседы денно и нощно; одного хватает она сегодня, другого — на следующий день...»

Где-то, на другом берегу реки Оскол, пока Гейнц Годевинд писал свое первое и последнее письмо с войны, мой почти 18-летний дед-танкист ждал приказ о форсировании реки, так как еще до падения Сталинграда русские начали третий удар на Дону, который одновременно с ударом на Северном Донце и с наступлением, продолжавшимся с середины декабря против немецких армий на Кавказе, должен был привести к крупной битве на уничтожение всех немецких и союзных армий, находившихся между Воронежем и Кавказом. Может быть, это была какая-то другая река, уточнить мне уже не у кого, ибо «Время задавать вопросы приходит всегда слишком поздно.» Но я точно знаю, что позже он принимал самое непосредственное участие в Курской битве и дошел со своим танком до самого Берлина, где до сих пор на Рейхстаге стоит его автограф где-то.

А пока - стылый, вспоротый снарядами Оскол февраля 1943… Письма… Немцы и русские в перекрестье прицелов друг друга… Люди.

Возьму шинель, и вещмешок, и каску,
В защитную окрашенные краску,
Ударю шаг по улочкам горбатым...
Как просто стать солдатом, солдатом.

Забуду все домашние заботы,
Не надо ни зарплаты, ни работы -
Иду себе, играю автоматом,
Как просто быть солдатом, солдатом!

А если что не так - не наше дело:
Как говорится, родина велела!
Как славно быть ни в чём не виноватым,
Совсем простым солдатом, солдатом. (Булат Окуджава)

Февраль 1987 года *за речкой* (которая Амударья) был отмечен операциями *Шквал* в провинции Кандагар и *Удар* в провинции Кундуз. Оттуда тоже шли письма. Не о войне. И книги, детские советские книги, которые в Союзе были не в таком ассортименте, как на далекой афганской войне.

Жизнь писать на чистом листе
Я судьбу не просил.
Русский снег рассыпал здесь тех,
С кем в горах воду делил.
И лежит в больших городах
Пыль дорог той войны,
Что принес когда-то сюда
Контингент южной страны. (*Голубые береты*)

Февраль 2003, горное ущелье возле Тезен-Калы, Чечня. Отряд российской черноберетной пехоты попал в засаду. Бой на заснеженных склонах под шквальным огнем крупнокалиберных пулеметов продолжался трое суток. Оскол спокойно спал, скованный льдом и заботливо отделенный государственной границей. Снег красился кровью, боевики орали: «Урус, сдавайся!..» как в старых фильмах про немцев, «вполне возможно, что мы так никогда и не вернемся домой...» — слышится тихий голос Гейнца Годевинда сквозь 60 разделяющих эти события лет. Шестеро морпехов не вернулись тогда, в 2003м, навечно записав себя в февраль на чужой земле.

Кругом осколки визжат, пацаны лежат,
Свой безжизненный взгляд устремив
Кто в землю, кто в небо.
Для чего мы хороним здесь,
Свою душу, друзей и честь.
Ты скажи, командир,
Да ты и сам не знаешь ответа. (В. Леонов)

История повторяется, и никто не хочет извлекать из нее уроки...