4

Река виляет и изгибается навстречу городу, который внезапно возникает передо мной, тяжело врезаясь в пейзаж. Свет его огней растекается по каменистым холмам окрестностей, как кровоподтёк от удара. Его отвратительные башни горят во тьме. Он давит.

Накрывает. Обступает. Сжимает в своих безумных объятиях, окольцовывает кирпичными стенами, оглушает фабричным гулом и скрежетом, проникает в лёгкие с вдыхаемой копотью и смрадом сточных канав, разъедает кожу ядовитыми испарениями и по капельке, чайной ложкой выедает мозг. Этот город — огромный и страшный, отвратительный в своей физиологичности кровоточащий нарыв на теле земли, город-кошмар, город-демон, город-мир — Нью-Кробюзон. До дрожи Город, до зубовного скрежета, до холодного пота бисером на лбу. До — врагу не пожелаешь, в конце концов.

Это не мой город. Он населён существами, чью природу я не могу ни понять, ни принять. Потому что боюсь острых птичьих клювов (привет Хичкоку), головоногих моллюсков и, больше всего, насекомых... со всеми их усиками, ножками, чешуйками, щетинками, бороздками и бугорками. Поэтому девушка, на плечах которой вместо головы сидит гигантский скарабей, вызывает у меня приступ дикой тошноты и повторяющиеся ночные кошмары. Отдала бы их чудовищным мотылькам задаром, вот только страх и отвращение перед последними ещё сильнее. Да даже Ткач, даже Ткач — ожившая метафора, чистая поэзия, демиург и трикстер в одном флаконе — не мой герой, потому как опять... лапки, чешуйки.

Но, несмотря на внутреннее содрогание, с которым всё это читалось, не могу не признать, что "Вокзал потерянных снов" хорош, да что там — прекрасен в своей отвратительной красоте. У Мьевиля сумасшедшая фантазия и невероятная способность воздействовать на читателя словом как кистью. Потому что такой бешеной работы моё воображение, кажется, давно не знало.

И какое же, оказывается, счастье — возможность выдохнуть и вдохнуть от того, что всё наконец-то закончилось!