3

Противоречивые ощущения оставил во мне этот роман. Вроде бы совершенно ясно, что хотел донести автор, что показывал, но так это всё поверхностно, так в какой-то момент неинтересно становится, и сразу ясно, даже без послесловия автора, что он "не может сказать, что знаком с цыганской культурой". И именно за этой культурой мы идём в книгу, и именно от её нехватки страдаем. Маккэнн, конечно, знатный космополит, и куда его только жизнь не забрасывала, и с кем он только не общался, но цыгане - народ закрытый, и тут нужно не просто сидеть в библиотеках, погружение необходимо, причём с хорошими контактами. Хотя цыганская культура тоже ведь неизбежно претерпевает изменения, а собственных исторических хроник этот народ не ведёт, зато друг от друга цыганские общины могут очень сильно отличаться. Так что неизвестно, в какую среду Маккэнн погружался.

Перед нами история о женщине, которая, будучи преданной своему народу, мечтавшая о свободе для него, делавшая всё так, как того требовали обстоятельства, стала жертвой своего таланта, а её благими намерениями оказалась вымощена дорога в ад. Золи даже по меркам своего народа оказалась слишком свободолюбивой, слишком своенравной, и была наказана позорным изгнанием. В гордом одиночестве идёт она по миру, выбрав случайной целью Париж, скрывается от бывшего возлюбленного, который в её понимании оказался предателем, претерпевает лишения, и когда-то всё-таки куда-то приходит.

Вот только совсем не готов оказывается читатель к тому, что пёстрый колорит цыганского табора, которым манит начало книги, все яркие описания обычаев, жизненного уклада, песен и плясок, совместных переживаний и взаимной поддержки в это нелёгкое время, очень скоро сойдут на нет. И получится какой-то невнятный и сухой текст, похожий на исторический документ с вкраплениями лирики, написанный в стиле "она шла туда, она делала то и это, она думала об этом и о том. И ладно бы исторической достоверностью была оправдана сухость текста - нет, здесь только отсылки на реальную историческую личность, а сама Золи - вымышленный персонаж, так почему не выписать историю художественно, не поизгибать пути героев?
В общем, после описания жизни табора и взросления Золи, после того, как мы отгуляем на её свадьбе, и слово перейдёт к её будущему возлюбленному, внезапно окажется, что:
а) без табора, сама по себе, Золи малоинтересна;
б) табор в книге закончился, и больше не завезут.

Золи раскрывается автором очень скупо, если раскрывается вообще. И, надо сказать, ей достаточно тяжело сочувствовать. И виной тому именно специфика цыганского менталитета. Как бы ни восхищались мы яркостью их образов, как бы ни любили цыганских песен и плясок, как бы ни завидовали в душе этакой свободе от норм общества, всё равно в душе уважаем прежде всего честность и порядочность, открытость и доброе отношение к окружающим. Вот приходишь ты в гости, скажем, к монголам в юрту - и тут же понимаешь, что гость священен. С ним разделят последнее, подадут всё лучшее, окружат заботой. А цыганский табор - не то место, где можно расслабиться - глядишь, и дети уже разобрали мотоцикл гостя на сувениры, и какой-то бравый парень уже угрожает, если не пройдёшь с ним к банкомату для добровольного пожертвования. Уважают цыгане только цыган. И так ли удивительно, что окружающий мир к ним относится крайне предвзято?

Вот Золи сетует, что власти решают за цыган, как им лучше, мол, думают, что цыгане - это как один человек. А за других власти, по-вашему, не решают? На то они и власти, чтобы наводить порядок, мыслить общими категориями, а не рассматривать каждого цыгана, русского, словака, в отдельности.
А вот Золи терпит всевозможные беды и нуждается в помощи, но как относится она к людям, которые эту помощь ей оказывают? В лучшем случае - нейтрально. Нередки моменты, где она открыто презирает тех, благодаря кому держится на плаву. Неприятный она персонаж, и остальные цыгане здесь не лучше, а потому трудно им сочувствовать. Не улучшают положения дел многочисленные отсылки на политические события того времени, о которых среднестатистически читатель, то бишь я, не осведомлён. У автора не получилось описать все эти пертурбации так, чтобы всё стало понятно далёкому от тех мест и времён человеку.

И пара вопросов к переводчику и редактору. Наверное, "милиционеров" всё-таки корректнее было бы перевести на русский хотя бы как "милицейских", чтобы перед внутренним взором российских читателей не представали злобные Дяди Стёпы и Фёдоры Анискины, вам так не кажется?
И, кстати, в момент разговора Золи с дочерью, она спрашивает, не приготовить ли ей липовый цвет, и в примечании говорится: возможно, она спрашивает у дочери, не беременна ли та. А вы книгу-то читали, пока над ней работали? Там в первых главах говорится, что жених и невеста проходят под цветущими липами. Золи спрашивает, не собирается ли дочь замуж. Почему я это помню, хотя роман мне не понравился, а человеку, которому платят за работу над книгой, настолько всё равно?