5 Сказка — ложь, да в ней намек: как читать фольклорные тексты?

Елизаров окончил филологический факультет Харьковского университета (1996). В Германии учился в киношколе (2001–2003). Его проза пронизана мистикой, инфернальщиной и тонким антилиберальным стёбом. Одна из тем его творчества — чудо или, как минимум, что-то необычное, что ждёт человека за поворотом: книги забытого советского писателя, прочитав которые залпом, обретаешь сверхспособности («Библиотекарь»); оживший культурный монстр, которого предстоит побороть («Pasternak»); два не совсем здоровых мальчика, что верят, будто можно съесть чужие ногти и напитаться его силой («Ногти») и т.д.

«Бураттини» — это не художественная проза, а сборник весёлых постмодернистских статей, где Елизаров препарирует русские и европейские сказки, советские мультфильмы и т.д.

Вот, например, эссе о «Колобке». Главный герой сказки становится олицетворением всей молодёжи, которую старшее поколение пытается пережевать (во всех смыслах). Колобок сбегает от своих прародителей, но за ним гонятся всё такие же символические звери: заяц — это трусость, волк — злоба, медведь — лень, лиса — сладострастие. И последнее-то, увы, побеждает. Получается такая расшифровка известного сюжета. Если Клод Сеньоль только намекал на это, то Михаил Елизаров пускает в ход весь свой филологический инструментарий.

А помните сказку про трёх поросят? Она существует в изначальном непричёсанном английском варианте и советском адаптированном. Самый умный поросёнок Наф-Наф — по Елизарову — становится не просто поросёнком-строителем, а самым настоящим масоном (он же каменщик, из камня делает свой дом; даже не дом — храм). Если вы ещё сомневаетесь, писатель продолжает дешифровывать детский текст: ««Никакой на свете зверь, хитрый зверь, страшный зверь, не ворвется в эту дверь!» — «Это он про какого зверя?» — спрашивают Ниф-Ниф и Нуф-Нуф. «Это я про волка», — отвечает Наф-Наф. В средневековой христианской символике «волк» — погубитель паствы. Символического «волка» отличали свирепость, хитрость и жадность». И естественный вывод из этой сказки должен заключаться в следующем: только масоны уберегут легкодумное человечество от катастроф.

Елизаров в этом сборнике — в отличие от Каннигема и Сеньоля — работает уже над чем-то другим. Американец проводит своих архетипических героев через точку бифуркации; француз отбирает самые древние сказки, чтобы заняться культурной антропологией; а русский — как всегда — пытается во всём дойти до самой сути (да простит меня писатель за подвернувшегося Пастернака). Елизарова волнует социальное измерение сказочных сюжетов и его значение.

Получилось три вида работы с фольклорными текстами, каждый из которых больше говорит не столько о писателях (хотя и о них тоже), сколько о разных культурных и национальных парадигмах. Сказка — ложь, да в ней намёк: почитаешь Каннигема, Сеньоля и Елизарова — и нет-нет, да и сам попробуешь включиться в эту работу.

«Pechorin.net»