4.5 и церковь, и кабак — всюду Бог, всюду закономерности...

Интеллектуальное пиршество, которое скрывается за постмодернистским романом американского писателя Эдгара Лоренса Доктороу, окажется не всем по вкусу, его блюда разнообразны, но отнюдь не каждый читатель распробует вкусовую гамму, оттенки и качество яств. Но истинному гурману должно (пусть не всё) прийтись по вкусу.
⠀
Роман «Град Божий» — словно сплетение художественной и публицистической, философской и дневниковой, заглядывающей в недавнее прошлое ХХ века и исследующей день сегодняшний в самом центре мира, в его Вавилоне, в Нью-Йорке, литературы — написан и издан как предварение века XXI-го, как отражение извечного противоборства "града земного" с "градом небесным" (поэтому уже навание указывает на полемику с Блаженным Августином, который представляет историю мира как противоборство божьего и земного, человеческого и небесного).
⠀

⠀
Иудеи и христиане, консерватизм и либерализм, вера в Бога и трагедия Холокоста, квантовая физика и Теория Большого взрыва... Автор проводит читателя сквозь массу волнующих его тем и проблем, но в этой книге всё же есть сюжет, он скачкообразно возникает, то проявляя себя, то исчезая за рассуждениями, за осмыслением религии в современном мире, за песнями джазового квартета в нью-йоркском баре, за разговорами героев, выпивающих у барной стойки.
⠀
Писатель и коренной нью-йорковец Эверетт постепенно знакомит нас с героями его истории. Когда пастор епископальной церкви Томас Пембертон вдруг обнаруживает кражу большого бронзового распятия в своём храме, он находится в сомнениях, его вера пошатнулась, ему предстоит пройти собеседование с епископским советом. Распятие находят на крыше синагоги, здесь собираются современные иудеи, принимающие научную картину мира и соблюдающие древние традиции. Возглавляет конгрегацию раввин Джошуа Груэн и помогает ему жена Сара Блюменталь, это молодая община, исповедующая эволюционный иудаизм.
⠀

«Боже мой, существуют ли более опасные люди, чем рассказчики историй? Хотя нет, я не прав, ещё опаснее редакторы»

⠀
Голоса писателя-рассказчика, пастора, жены раввина, вклинивающегося в это всё философа Людвига Витгенштейна с его стремлением всё пронумеровать и сделать логичным и простым, а ещё анализ общества, критика богословия, исследования поведения птиц, место кино в истории и кучи других вещей — всё это кажется со стороны сумбурным нагромождением текстов, но сплетается в такой плотный интеллектуальный роман-размышление о человеке наступающего века, который потерял опоры в религии и традициях, но надеется их обрести вновь.
⠀
Хотя подчас кажется, что читаешь дневниковые записи с разной степенью осмысления и анализа, в романе есть место и лирике, поэзии, страстям, любовным похождениям пастора... Выделяется тема отцов и детей, рассказана история отца пастора Пэма (довольно эксцентричного епископа из Калифорнии, который пошёл в пустыню искать признаки жившего Иисуса), отца писателя Эверетта (а потом и его брата Рональда), а также история отца Сары...
⠀
Со всей откровенностью и болью представлен Холокост. Отец Сары Блюменталь был вместе с родителями помещён в еврейское гетто в Каунасе, когда немцы заняли Литву. История мальчика, который теряет родителей, а потом носит тайным путём бумаги, документы, фотографии... за границы гетто — от главы совета гетто к местному ксёндзу, чтобы хоть что-то осталось в истории, чтобы сохранить память о страданиях, жизни и смерти евреев... Эта часть в романе особенно трогает и поднимает проблему существования Бога посреди произошедшего Холокоста. Тема памяти и воздаяния преступникам тоже затронута, потерянный архив ищут герои книги, а избежавший наказания комендант гетто Шмиц из Каунаса где-то затаился в США под фамилией своей покойной матери...
⠀
Роман Доктороу у каждого читателя поднимет свой пласт мыслей, ассоциаций, вызовет сугубо личный отклик, основанный на прочитанном и ранее пережитом. Этим и ценен этот непростой и интересный полемический роман о цивилизации, пережившей столько богов и столько диктатур.
⠀

«Ты не находишь это суровым вызовом Тебе, Господи, что мы причиняем друг другу зло? Что при всех теологических уловках и несмотря на моральную борьбу и интеллектуальный и технический прогресс, мы живём, охваченные злобой — тихой или взрывоподобной — но всепоглощающей? Не находишь ли Ты, что это непростительная Твоя ошибка, если мы по прошествии всех этих тысяч лет можем объяснить себя не лучше, чем Тебя?»