3

Говорить буду о „барачном“ цикле как о наиболее характерном и занятном.

Удивляет предисловие Сапгира, где он называет этот цикл „эпосом неофициальной литературы“. Но эпическое начало и вправду проглядывается. Вероятно, оттого, что есть главное − охват многих жизней и многих судеб, и притом воспринимается всё одним цельным произведением, а не разнородным набором мелких стихотворений.

Судьбы описываются скудно, небогатыми, безыскусными штрихами − кажется, слишком мало слов уделяется каждой, − но это объясняется тем, как скудны и ничтожны сами жизни героев цикла. Животные жизни, которые проходят как во сне и до которых нет дела даже близким, жизни, где любая смерть незаметна, где любой человек − это вошь; и Холин предлагает нам срез целого мира. И даже не срез, а его яркое и самодостаточное изображение. И потому-то подчёркнутая нехудожественность, даже непоэтичность, присущая программе лианозовцев, только на руку этой поэзии.

Звукопись и некая музыкальность − понятно, это ерунда, без этого и не было бы собственно поэзии здесь. Как поэт Холин весьма посредственен. Но его сила не в этом.

Ещё замечательно, что напрямую Холин никаких вопросов перед читателем не ставит и не берётся решать сам. Если же такие и встречаются, то исключительно риторические: „Что это? человек, зверь?“, „Для чего жила на свете?“. Главные же вопросы ставят сами стихи, своим содержанием, сам цикл поднимает их своим внутренним развитием, развитием обыденным и страшным: от циклической, приземлённой жизни − к циклической же смерти.