4 Сущности во мраке

Постмодернизм - он и в Африке постмодернизм: логику, прямолинейность и буквальность высказываний здесь встретишь редко, если вообще удастся повидаться. Вот только метафора, иносказание, аллегория им же рознь - может быть инсайт, а может и обычная затуманенность, поток сознания... Кстати, всегда смущала эта формулировка, ведь подразумевает она поток неосмысленного, скорее продукта бессознательного, нежели того, что было обдумано и переварено, лавину ассоциаций и образных описаний того, что имеется внутри, являясь не переработанным и непроработанным. Вернее говорить о потоке бессознательного, которое отлично иллюстрирует, например, Антуан Володин.

Я называю наррацами те романические мимолетности, в которых запечатлеваются ситуации, эмоции, волнующее столкновение между памятью и реальностью, между воображением и воспоминанием.

"Малые ангелы" изначально кажутся зарисовками о жизни людей, сиречь, существ вне обыкновенного мира, один из которых нуждается в наладчике слез, разучившись плакать, другой передает на бумаге свои размышления о вымирании человечества и собственной личности, отрицая при этом смерть, третий принимает себя за посланника с миссией наблюдения за миром... Но с каждой строчкой обычные ситуации начинают набирать все больше гротеска, а часто и абсурда, как кажется по началу, когда старухи высиживают в постели своего внука, коллега не верит в существование своего сотрудника, а в доме для престарелых на фоне революций и разрушения мира творятся дивные дела. Вот только не все так просто - мое озарение привело к осознанию этого произведения как полного странно рожденных, возможно, не соответствующих задумке автора, но понятых мною именно так, метафор.

49 ангелов - это один сгусток энергии "души". Каждый из них - это то, что было, что есть и что будет - здесь, за гранью и вне любых плоскостей. Все женщины, все мужчины и старики - ипостаси единого, разные ракурсы одного, будто альтер эго, проявляющиеся то в бездомном сумасшедшем, то в храброй женщине, демонстрируя то архетип Великой матери, то собственную детскую часть - практически все время меня не покидало ощущение, что я читаю исповедь Володина у психотерапевта - и психотерапевт мелькнул на страницах, и желание избавиться от шизофрении сложилось из букв...

Выбрасывание из подсознания, удержание между жизнью и смертью, поглощение в метафоре о съедении женщиной героя от чьего лица ведется речь, откармливание матери из людоедских побуждений как образ корыстных мотивов человечества, принятие другого мужчины за своего, как способ утешиться в иллюзии, приведение в движение своих внутренних миров, как попытка пробудиться ото сна, дабы наяву выразить накопленное внутри, буквальные попытки передать собственное видение мира, как чисто человеческая черта навязывания своей точки зрения, прогулки с ребенком по развалинам мира, иллюстрирующие необдуманность деторождения большинством, ситуация с привычным голубиным плохим поведением, принятым за намек на жертву заговора и шпионажа, как выражение качества "только повод дай", присущего так многим, потери волос и одежды, а на самом деле лоска и стереотипов... Все это иносказательность, которой не мешает множество обличий как персонажей единого их переплета - подразумеваемого одного героя. В нем собраны схожие и противоречащие штрихи личности - страх утратить счастье, которое ждал уже не раз из воплощения в воплощения тысячи лет, а мог лицезреть, когда везло, при совпадении снов; шаманская экзальтация, пробуждающая глубинные пласты энергии и духа; понимание жизни, как нахождения внутри своих или чужих, как повезет, снов; осознание странного в качестве формы красоты, когда она утратила надежду; потеря понимания себя - одета, способна воображать, но сохранности функционирования тела - на автомате многие движутся в существовании своем; "самооплодотворение", выраженное в совокуплении частей, будто отдельных организмов - т.е. мы сами делаем себя, выбирая, что будет составлять нашу суть; знание о собственном месте в мироздании, подвластное немногим, - "совсем не та ко мне приходит, мне руки на плечи кладет и у другой меня крадет..."; столкновение с нравственной летаргией, поглотившей, будто трясина, большинство из нас...

Но много ли, один ли - всегда имеется место воспоминаниям: "здесь покоятся" вовсе не о кладбище физическом, а о том, что в голове хранит в памяти живых, ушедших, мертвых и остающихся, и целостности, достигаемой при помощи любви: любви к себе, когда "кожа больше не заграждение, когда оба организма порвались один о другой и срослись"...

Во всяком случае, — заключил он, — уже больше ничего и не было, в любом случае что-то надо было вновь возрождать.