5 «Ведь как у нас считали? Кому она нужна - радиационная гигиена? Хиросима, Нагасаки - все это так далеко от нас.»

"Преступление прежде всего было в том, что нас заставили работать на таком реакторе. Обманом заставили. Отняли у кого жизнь, у кого здоровье и свободу. И продолжают обливать грязью. Подлее ситуации нельзя и придумать." (А.С. Дятлов, заместитель главного инженера по эксплуатации)

«Я стоял, как и все, без респиратора, без средств защиты.
- А почему без респиратора?
- А где его взять? Я было кинулся - нигде ничего нет. Я в медсанчасть звоню: «Есть у вас «лепестки»?» - «Нет у нас «лепестков». Ну и все. В маске марлевой работать? Она ничего не дает. В этой ситуации просто нельзя было на попятную идти.»

Юрий Николаевич Щербак – писатель и публицист, автор книги о событиях в Чернобыле (Припяти). Книга состоит из многочисленных интервью и рассказов непосредственных участников ликвидации аварии, а также включает истории простых жителей, пострадавших от катастрофы. Что показательно: сериал, слепленный режиссерами HBO, просмотрело почти 20 млн, а книгу Юрия Николаевича на livelib меньше сотни человек прочитало… Вот так вот и вбиваются пропагандистские гвозди в головы, где вместо мозгов – студень из устриц. Как бы ни старался сериал оправдать создателей никудышного реактора РБМК -1000 и свалить всю вину на операторов ЧАЭС, можно предположить, что это вряд ли бы ему удалось, если бы у книги Щербака было больше читателей. Так, про научного руководителя программы создания этого реактора, товарища Александрова написана емкая и точная фраза, которая говорит сама за себя: «А через два дня на трибуну конференции взошла женщина-киевлянка и обратилась к А. П. Александрову с вопросом, как мог он приехать в город, переживший чернобыльский шок, как смеет он смотреть в глаза потенциальным жертвам катастрофы - женщинам и детям, перед которыми виновен?». Старший инженер управления реактором, Поляков В. Г. – работавший на ЧАЭС в 1984 году – утверждает, что направлял непосредственно академику А. П. Александрову письмо со своими соображениями по поводу улучшения отдельных конструктивных решений по системам контроля и управления реактором, на которое он получил просто отписку. Все, о чем предостерегал т. Поляков еще на стадиях разработки проекта, экспертизы, случилось на Чернобыльской АЭС. О том, как строилась сама станция можно, оказывается, было узнать из припятских газет еще в процессе постройки. Журналистка Л. Ковалевская посвятила этой теме многочисленные статьи. Следует сказать, что в маленьком городке все друг друга знали и обо всех недоделках люди говорили между собой. Так, сроки строительства пятого блока были сокращены с трех до двух лет. «…в 1985 году поставщики недодали 2359 тонн металлоконструкций. Да и то, что поставили, чаще всего было бракованное. Далее, 326 тонн щелевого покрытия на хранилище отработанного ядерного топлива поступило бракованным с Волжского завода металлоконструкций. Около 220 тонн бракованных колонн выслал на монтаж хранилища Кашинский ЗМК.» Зато людям постоянно внушалось, что реактор абсолютно безопасен. Настолько безопасен, что к нему даже инструкции толковой не было. Пресловутую программу испытаний реактора составлял, оказывается, не специалист по реактору, а «электрик - Метленко или кто там составлял из Донтехэнерго…». На супер-безопасном» реакторе система аварийного охлаждения реактора была «продумана» таким образом, что должна была выводиться вручную! «Представляете, одна задвижка требует минут сорок пять. Задвижка - это как штурвал на паруснике, только чуть поменьше и стоит горизонтально. Чтобы ее закрыть, она требует усилий двух людей, а лучше - трех. Это все вручную делается.»
Справка: как показал ход аварии, САОР все равно ничего бы не дала, потому что отлетели все разъемы, все отлетело, сразу все задвижки.
Далее по пунктам:
1. система была такой, что станцией фактически руководил диспетчер.
2. Для удержания мощности было необходимо вытаскивать стержни. Но вот схемы (какие и откуда в первую очередь вытаскивать) опять-таки не существовало.
3. Выделение энергии сдвинуло 1000-тонную защитную крышку реактора и привело к тому, что были срезаны все каналы охлаждения по обеим сторонам активной зоны реактора. Через 2-3 секунды был услышан второй взрыв, и горячие куски реактора были выброшены из разрушенного здания. Разрушение реактора обеспечило доступ воздуха, который, соответственно, привел к горению графита.
4. При ЧАЭС даже не было достаточного количества машин, хотя бы для подвоза сотрудников в случае ЧП. Машины пришлось просить у милиции
5. На многочисленных учениях людей учили только способам борьбы с пожаром, но не с радиацией. Про радиацию «рабы» лучшего в мире народного государства знать были не должны вообще ничего. Оно и логично: кто бы в таком случае пошел ликвидировать последствия аварии? «Занятия были по загоранию помещений, как входить в задымленные помещения в противогазах КИП. Обычная работа. А чтобы какая-то связь с этим вот… никто и никогда даже и не говорил…» («У Правика, правда, лицо было набрякшее, опухшее, он изменился. Я разговаривал с ним. «Как самочувствие?» - «Нормально. А у вас?» - «Тоже нормально, - говорю. И спрашиваю: - А что вам делают?» - «Капельницы ставят, уколы дают». Попрощались до завтра, а назавтра нам сказали, что их увезли в Москву.)
6. «Хваленные» советские медики не нашли лучших средств, чем наркотики, которыми хотели пичкать ликвидаторов аварии. Благо, врач скорой медицинской помощи, на которого была возложена эта миссия, отказался подчиняться. «… он привез мне кучу наркотиков. Я перезвонил и сказал, что делать их не буду. Ведь обожженных не было. А мне почему-то совали эти наркотики. Потом, когда я приехал утром в медсанчасть, у меня их никто брать не хотел, потому что начали замерять меня - фон идет сильно большой. Я наркотики сдавать, а они не берут. Я тогда вынул наркотики, положил и говорю: «Что хотите, то и делайте»»
7. Согласно сказочной версии, директор Брюханов сам ездил в район четвертого блока - и не понял, что реактор взорван. Наверное, именно поэтому он и заперся потом в своем бункере… И все твердили, что реактор не может взорваться, ибо надежный, как и вся советская техника. Худшая из худших сволочей – парторг – вообще выступил в стиле типичной советской методички и обвинил людей в трусости. «А до этого была такая неприятная штука. Мне сейчас ее трудно объяснить. Начальник гражданской обороны Воробьев, с которым мы приехали, через пару часов подошел ко мне и доложил: он объехал станцию и обнаружил возле четвертого блока очень большие поля радиации, порядка 200 рентген Почему я ему не поверил? Воробьев по натуре своей очень эмоциональный человек, и, когда он это говорил, на него было страшно смотреть… И я не поверил. Я сказал ему: «Иди, доказывай директору». А потом я спросил Брюханова: «Как?» - «;Плохо». К сожалению, я не довел разговор с директором до конца, не потребовал от него детального ответа.»
8. Брюханов так и не позволил проводить эвакуацию. Как его вину можно ставить в один ряд с виной, возложенной на Дятлова, который, лишь теоретически, допустил техническую ошибку? Ведь из-за отложенной эвакуации пострадало много людей. Дети в школе, словно специально, были оставлены на улице. «Яна пришла из школы и говорит: «Мама, была физзарядка почти целый час на улице»
9. На весь город было всего четыре поливо-моечных машины! Не было веревок, для завязывания мешков с песком. Символично, но пришлось на веревки порезать красный кумач, который берегли для праздников.
10. Буровые станки пришлось в срочном порядке везти аж с БАМа!

В общем, можно сказать, что государство СССР было очень успешно в проведении пропагандистских экспериментов над своим населением. Точно так же, как в 1941 году население Киева не верило в то, что немцы войдут в город, когда «немецкие самолеты нагло летали над Киевом, и под плексигласовыми колпаками видны были головы стрелков-радистов, победоносно осматривающих сверху древнюю столицу Руси, ее сверкающие золотом купола соборов.» Так и в песню про исключительную вину во всем только операторов ЧАЭС почему-то многие поверили. Поверили настолько, что потом долгое время оскверняли их могилы. А на государственном уровне не рекомендовалось возложение цветов на их могилы. «На кладбище приехал пионерский отряд в праздничной форме, тоже с цветами. Детишки с букетиками кладут цветы тоже пожарникам. Одна девочка растерялась, положила цветы на могилу Саши Кудрявцева. Капитан-пожарный (наверно, старший здесь) замахал руками: «Не туда!»; Девочка торопливо переложила свой букетик на могилу пожарного. И это все на наших глазах! Не видеть бы это безобразие…» «Наши скромные гвоздики утонули в массе венков на могилах пожарных. Они в одном ряду с нашими парнями. У могил почетный караул пожарных в военной форме, все внимание фотокинокорреспондентов - здесь. Подходят люди, кто с цветами, кто просто. У могил работников АЭС не задерживаются… Цветов им никто не кладет… И дело не в количестве цветов и венков на их могилах, просто люди не знают, кто лежит рядом с пожарными из Чернобыля, что они сделали, кроме того, что сообщено в прессе. Сейчас мы видим плоды упорного молчания о людях, которые удостоены посмертно орденов Советского Союза. Горько и обидно.»

Отдельно следует сказать и о академике Легасове, одного из причастных к созданию реактора и члена правительственной комиссии. Он порекомендовал определить температуру горящего реактора при помощи вертолета.
Справка: Вертолет по своим аэродинамическим качествам может висеть над землей или на высоте до десяти метров (это называется - висение в безопасной зоне) или выше пятисот метров. От десяти до двухсот метров - запретная зона. Но вот если вертолет висит до двухсот метров и если отказывает двигатель, то летчик - какой бы высочайшей квалификации он ни был - не посадит машину, ибо винт не успеет перейти на режим авторотации, то есть планирования.

Кстати: сам реактор разгорелся почти через сутки после аварии - к двадцати трем часам 26 апреля. И закончил он гореть к шести часам утра. Горел всю ночь. Где-то в пределах 1000 или более градусов началось интенсивное соединение графита и урана с образованием карбида урана. Вот он-то и горел. И когда оттуда все выдуло в виде радиоактивного облака, аппарат сам и загасился…

P.S. «Вопрос суда: Почему в (старом) Регламенте персонал не предупрежден, что при работе реактора на мощности менее 700 МВт (тепловых) и с запасом менее 15 стержней - реактор переходит в ядерно-опасное состояние? Ответ экспертов: Считали это ненужным. Думали, что на станции работают грамотные физики (?!). Сейчас были вынуждены сделать это.»