5

— К черту ваш английский снобизм.
— По-моему, вы добавляете эпитет «английский» ко всему, что вам не нравится.
— Не исключено. Это вырывается само собой.

«Далеко ли до Вавилона?» Дженнифер Джонстон можно описать в трех словах: патриотизм, антиклерикализм, гомоэротизм. К любому из них можно добавить эпитет «ирландский». Так будет даже точнее.

Ирландия декриминализировала гомосексуальность в 1993 году. За двадцать лет до этого Джонстон опубликовала свой роман о двух друзьях детства в окопах Первой мировой. Один из этих друзей — Александр Мур, аристократ, сын ирландца и англичанки. Другой — Джеремия Кроу, крестьянин и шинфейнер. Повествование ведется от лица Алека, и на протяжении романа его отношения с Джерри противопоставляются неудачному, холодному браку его родителей и кровавой мясорубке Великой войны. Но что это за отношения? Ребята обмениваются непрямым поцелуем, по очереди прикладываясь к одной бутылке с пивом; купаются в озере нагишом, с любопытством разглядывая друг друга; Джерри нежно растирает распухшие от армейских сапог ступни Алека ромом; Алек любуется улыбкой Джерри и чувствует, что от нее мир становится светлее... Перед неизбежным финалом они засыпают в одной постели, мечтая вслух о совместном будущем. Даже непосредственному командиру Алека в какой-то момент все становится ясно.

— Прежде чем уйти, сэр, я думаю, мне следует кое-что объяснить в отношении рядового Кроу. Видите ли… он… я…
— Возвращайтесь к своим солдатам. Разве я не достаточно ясно дал понять, что не желаю знать больше, чем уже знаю?

В духе верности определению the love that dare not speak its name чувства Алека и Джерри — или чувства Алека к Джерри — ни разу не называются напрямую. Однако трудно говорить о каком-то скрытом, неявном подтексте книги: куда уж явнее при тех культурных условиях, в которых была она была издана? Алек, из которого вышестоящий офицер отчаянно пытается «сделать мужчину» не испытывает ни малейшего интереса к девушкам или женитьбе. В какой-то момент он говорит, что мечтает вернуться в детство, освободившись от насилия и сексуальности — насилия собственной сексуальности, которая пробуждается помимо его воли? Насилия, воплощенного в том, что любовью порой заниматься ничуть не легче, чем войной? Вполне вероятно.

Если что здесь и скрыто, так это тонкие параллели с Эдемским садом и утратой невинности, виновницей которой, как в книге Бытия, становится женщина: демонически прекрасная мать Алека, выдающая свой давний секрет. Что характерно для литературы с гомоэротическим подтекстом — это единственный женский образ в романе, причем образ подчеркнуто негативный. Настолько же отрицательным персонажем можно назвать разве что командира Алека, с которым последний ведет свои юношеские споры о ценности человеческой личности. Споры робкие, постепенно переходящие в дерзости, а там и до праведного гнева недалеко. Если когда-то вы сочувствовали крапивинским мальчикам, то Алеку тоже посочувствуете. Скорее всего. Если вам больше по душе простые, но честные парни, любящие свою семью и мечтающие навалять проклятым сассенахам за Кэтлин, дочь Холиэна — сочувствовать вы будете Джерри.

Ах да! Вот отличная цитата в завершение и чтобы проникнуться.

Он перегнулся через стол над тарелками со стынущей солониной и чашками с дымящимся чаем. Я заметил, что возле своей чашки он поставил фляжку с ромом. Я еще не дошел до рома за завтраком, но, наверное, это был лишь вопрос времени.

Я тоже, Алек. Я тоже.