5 Воспитанные улицей и людским безразличием.

— «Генералов»? — сморщил лоб прохожий. — Позвольте, я что-то читал про них. Это, кажется, бездомные дети, оставленные на произвол судьбы?
— Говорю вам, воры они! Осторожней надо быть, сеньор, когда они к вам приближаются. Посмотрите, на месте ли у вас бумажник и часы.

Есть книги, которые в силу различных причин становятся для тебя родными, близкими и значимыми, и вот для меня эта одна из них. Можно было бы свалить вину на юный возраст, в котором я впервые познакомилась с данным романом, но это было бы нечестно по отношению к книге, ведь не потеряла она для меня своего очарования и при повторном перечитывании спустя 10 лет, и даже сейчас, когда я вернулась к ней в третий раз через очередное десятилетие. Судьба мальчишек-беспризорников снова не оставила меня равнодушной и то обстоятельство, что автор абсолютно не пытается выгородить их, выставив исключительно честными и благородными, только усиливает эффект, добавляя книги реалистичности. Конечно, проще было бы давить на жалость читателя, который знакомится с этой историей, сидя в своей уютной квартире, попивая чашечку чая или кофе, изобразив их только с положительной стороны, вполне допускаю, что кому-то это и пришлось бы больше по душе, чем та грязь, в которую нас окунает автор, но я точно не из них.

Первая половина 20 века, улочки бразильского города Баия, его порт, песчаные пляжи и мальчишки, что остались в этой жизни никому ненужными, вынужденные не жить, а выживать, выпрашивая милостыню, воруя и обманывая. Такие всегда сбиваются в стаи, так проще выжить, так можно ощутить родство хоть с кем-то столь же ненужным и никчемным. Не имеющие ни отца, ни матери, ненужные обществу и правительству, был ли у них другой путь в жизни, могли ли он выжить, не нарушая законы, не причиняя вред другим? Честно, я не знаю ответа на этот вопрос наверняка, но практически уверена, что нет, для них это был единственный шанс. И я могу осуждать тех взрослых, в которых они превратились: бунтовщиков, прощелыг, мошенников, сутенеров, бездельников и пьяниц, но никто не сможет меня убедить осуждать этих детей. И не потому что этожедети, а потому что это дети, которые не по своей воле оказались в такой ситуации и в таком положении, в котором не должен очутиться и ни один взрослый человек. Но гораздо проще отмахнуться, с гримасой отвращения вынести приговор, мол воры, отребье и продолжить спокойно жить...

О любимом всегда сложно говорить, гораздо проще рассуждать отстраненно, когда тебя не зацепило, тогда можно оценить качество языка, проработку героев, какие-то сюжетные ходы. Когда же в очередной раз пробивает на эмоции и даже знание сюжета не спасает, у меня всегда какое-то чувство растерянности возникает при попытках написать рецензию. Хочется столько всегда рассказать, о стольком упомянуть, но мысли плохо облекаются в слова. Про одну сцену с каруселью, мне кажется, я могла бы говорить и говорить. Или, например, можно было бы разобрать героев, уж больно интересными и неоднозначными они получились, про каждого хотелось бы рассказать отдельно, тот же образ падре здесь вышел на славу, показывая, что истинная вера и официальная церковь практически несовместимы. Но при этом мысли приобретают оттенок чего-то личного, того, чем не особо хочется делиться в открытую, такие книги мне, наверное, легче переживать с самой собой... И пусть мне не близка финальная концепция, я не верю в коммунизм и революцию, но даже это мне не портит книгу и дает однозначную уверенность в том, что пройдет еще 10 лет и я снова открою любимый томик.

Безногий долго стоял у стены, глядя на спящих в пакгаузе детей: их было не меньше пятидесяти.. Ни отца, ни матери, ни учителя — ничего на свете у них не было, кроме свободы: бегай по городу сколько влезет, добывай себе еду и одежду как знаешь. Они подносили приезжим чемоданы, крали бумажники, срывали шляпы, иногда просили подаяние, иногда грабили прохожих. Всего их было человек сто: многие ночевали не в пакгаузе, а в подъездах небоскребов, на причалах, под перевернутыми лодками в гавани. Жаловаться было не принято. Случалось, что кто-нибудь умирал от болезни: лечить их было некому. Если в это время в пакгауз заглядывал падре Жозе Педро, или «мать святого» дона Анинья, или капоэйрист Богумил, больной получал лекарство, но ухода за ним не было никакого: не дома ведь. Безногий задумался обо всем этом и наконец пришел к выводу, что радость свободы не перекрывает тягот и убожества такой жизни.

Источник