4

И снова из старых рецензий

…Блюма стала жертвой книг.
Но не единственной. Пожилого преподавателя древних языков Леонарда Вуда разбил паралич, когда на голову ему с полки книжного шкафа рухнули пять томов энциклопедии «Британика»; мой друг Ричард сломал ногу, пытаясь добраться до книги «Авессалом! Авессалом!» Уильяма Фолкнера, так неудачно стоявшей на полке, что он свалился с лестницы. Другой мой друг из Буэнос-Айреса заболел туберкулезом в подвалах государственного архива, и я знавал чилийскую собаку, которая умерла от заворота кишок после того, как в приступе ярости однажды вечером сожрала «Братьев Карамазовых»…

Уже с самого начала этого небольшого романа (177 страниц в моей читалке) я попала в книжный плен, из которого не хочется выбираться наружу.
Приведённая выше цитата веселила меня несколько часов, за которые я успела: посмотреть выступление нашей команды по фигурному катанию на Олимпиаде-2018 (Командные соревнования. Финал. Произвольный танец), заняться хозяйством, послушать песню...
Самым ярким из всего стало выступление нашей команды. Какой необыкновенный танец-разговор! Но это так, минутка отдыха.
Разговор же в рецензии пойдёт о книге про книги.

… Собака в приступе ярости сожрала «Братьев Карамазовых»…

Цепляет, ещё как цепляет. И тянет нить воспоминаний. Я ведь когда-то пробовала познакомиться с этим романом, но не смогла, не осилила. И потом, — Достоевский совершенно не «мой автор», ни в романах, ни в повестях. А собаку, незнакомую чилийскую собаку, мне жаль. Бедное животное.

Но, опять же, — это всё эмоции. Да и книга только поначалу показалась смешной, позднее же я поняла, — это социально-психологическая драма Карлоса, о котором читатель только слышит разные мнения, но не встречает героя. Карлос остаётся за кадром, тенью проходит через всю книгу. Драма этого в том, что он собирает книги, как и другие, но постепенно книги захватывают его, порабощают его душу и разум. Один из примеров этому момент, когда к Карлосу пришли знакомые и случайно заглянули в спальню (если я правильно помню) и на диване лежали книги, повторяя контур человеческого тела. Для чего? Зачем? Объяснений этому нет.

За долгие годы я видел, как книги использовали для подпирания колченогого стола; видел, как они превращались в прикроватные столики, когда их складывали башней и задрапировывали тканью; многие словари гораздо чаще применялись для разглаживания и прессования, чем открывались для дела, и немало незаметных на полках книг хранят в себе письма, деньги, секреты. Люди тоже влияют на судьбу книг.
Вазы бьются, кофеварки и телевизоры ломаются намного раньше, чем выходит из строя книга. Она не порвется, если только этого не захочет ее хозяин, если он не вырвет из нее страницы и не бросит в огонь. В годы последней военной диктатуры в Аргентине многие сжигали книги в унитазах, в ванных, хоронили свои собрания в глубине дома. Книги стали ощутимо опасными. Люди выбирали между ними и собственной жизнью, становясь палачами самим себе.

Автор говорит о книгах, как о живых существах, наделённых собственной волей, разумом, силой и необыкновенным могуществом. Той силой, которой обладает печатное слово. Перед нами экскурс в мир книг, в мир библиофилов, тех людей, которых можно смело назвать чудаками, людьми со странностями. Их мир непонятен простым людям, далёким от коллекционирования, от собирания книг ради книг. Мир, в который автор на миг приподнимает завесу, позволяя окунуться в запахи книг, книжных шкафов, средств обработки книг и дерева. Прикоснуться на миг к странному, чуждому миру.
Интересно, не спорю. Но когда я читала историю Карлоса, то думала, что он ведь в сущности больной человек. Человек одержимый книгами. Не знаю, как назвать эту болезнь по-научному, поэтому пишу по-простому, как понимаю сама. Или приведу цитату из романа:

…Это немаловажно. Надеюсь, вы меня поймете. Представьте себе на минутку, что в течение всей своей жизни вам удалось собрать ряд воспоминаний о детстве: ощущения, запахи, свет, падавший на волосы матери, первые приключения во дворе, более или менее хаотичные впечатления о чем-то невыразимом, что тем не менее составляет для вас память о детстве с его страхами, радостями и волнениями. Затем идет реестр вашего взросления. Школа упорядочивает. Учителя, одноклассники, первые шалости — и так вы продолжаете накапливать воспоминания обо всем пережитом до сегодняшнего момента.
Однажды, совершенно неожиданно, вы утрачиваете порядок этих воспоминаний. Они есть, но отыскать их уже невозможно. Вы ищете образ своей первой женщины, а находите ботинок, который грызла собака на далеком пустыре вашего детства. Ищете лицо матери — а находите неприятного типа в тёмном государственном учреждении. Ваша история кончена. Я думал об этом, пытаясь понять поступок Карлоса. Хуже всего то, что факты здесь, они ждут, чтобы вы их нашли, — а вы никак не можете это сделать. Это не забытье, милосердно скрывающее то, что вы не в состоянии вынести. Это запечатанная память, сводящий с ума зов, на который вы не можете ответить. У него не сохранился даже тематический каталог, который он презрел в поисках новой, более сложной, но в то же время и более хрупкой системы…

И добавить тут нечего… «Бумажный дом» — это символ, символ горечи и утраты, символ драмы. И именно он вынесен в заглавие романа.

Но почему же для автора драма неведомого, не видимого рассказчику, Карлоса второстепенна? Или это всё же шалости издателей, пишущих аннотации к книгам? Почему аннотация говорит нам о нелепой смерти преподавательницы литературы Кембриджа Блюме Леннон? Эта дама читала, когда переходила дорогу, и погибла.

Весной 1998 года Блюма Леннон купила в книжном магазине в Сохо антикварный экземпляр сборника стихов Эмили Дикинсон и, когда дошла до второго сонета, на первом переходе через улицу попала под машину.

Почему Карлос Мария Домингес начинает свой небольшой роман именно с этих слов? Почему уделяет такое пристальное внимание тому, где была куплена книга, какого автора и номеру сонета?
Разве это важно, когда погиб человек? Нам кажется, что нет, не важно. Но для ценителей, собирателей книг важна каждая мелочь, каждая деталь. Вот почему первый абзац начинается именно с этих слов.

История Блюмы Леннон показалась мне историей одинокой (героиня дважды была замужем, были любовники) женщины средних лет. Одиночество. Это не уединение, в котором можно отдохнуть и набраться сил, чтобы жить дальше. Это состояние болезни, как мне кажется.
Мы не знаем, счастлива ли была эта Блюма, было ли легко жить или сложно, не знаем практически ничего. Разве что нам известны вот такие вещи: Блюма работала на кафедре испанской филологии, посвятила свою жизнь литературе; знаем, какой у Блюмы был почерк и вот ещё:

…Мне была знакома квартира Блюмы, диетическая пища в ее холодильнике, запах ее простыней, аромат нижнего белья. Я делил её постель вместе с еще одним заместителем заведующего кафедрой и студентом, затесавшимся в список без очереди. И, как и все остальные, я знал о её поездке на конгресс в Монтеррей, где, похоже, у неё случился один из тех молниеносных романов, какие Блюма дарила себе, чтобы подпитывать собственное тщеславие, которому угрожали потеря молодости, два мужа и мечта проплыть на каноэ реку Макондо, унаследованная от «Ста лет одиночества»…

Вот они, известные нам факты. Как они вам на вкус? Мне нравятся мало.

…Странный, непонятный роман о человеческих взаимоотношениях, книгах, смерти, болезни. Роман, который очень похож на новеллу, не имеющую ни начала, ни конца. Загадочная книга.