3

Пару лет назад началось мое увлечение биографиями известных творческих людей: актеры, певцы, режисеры, танцоры, цирковые артисты, художники, поэты, писатели и т.д. Но чем больше я читаю, тем больше разочаровываюсь. Я ищу в книге человека, а нахожу все что угодно, но не человека. Так и в этот раз. У меня стойкое ощущение, что я забралась на старый чердак, где нашла кучу коробок с фотографиями (бесподобнейшие фотографии!!!!), какими-то записками, частично исписанными тетрадями, отдельными листочками с набросками, письмами, телеграммами и прочими бумагами. Вероятно, если бы я была бы близко знакома с кем-то из окружения Фаины Георгиевны у меня не возникали бы вопросы. А там очень часто идет описание какого-то события и потом опа!! "легендарная Фрида!!".... ээээ... кто такая Фрида? чем она легендарна? очень часто текст книги напоминает просто перезапись выписок из книг, услышанных фраз, кусков диалогов... Вот например:

....
«Когда мне не дают роли в театре, чувствую себя пианистом, которому отрубили руки. Читаю дневники Мордвинова. Наивный, чистый, тоже мученик — подумала в театре, где страдаю от одиночества, халтуры, пыли, на всем и на всех. 76 г.».
«Пипи в трамвае — вот все, что сделал режиссер в искусстве».
«Блядь в кепочке».
«Вытянутый в длину лилипут».
«Наверное я зря порвала все, что составило бы книгу, о которой просило ВТО. И аванс теперь надо возвращать 2 т. Бог с ними, с деньгами, соберу, отдам аванс, а почему уничтожила? Скромность или же сатанинская гордыня! Нет, тут что-то другое. Вычитала у Стендаля: „Когда у человека есть сердце, лучше, чтоб его жизнь не бросалась в глаза“. Может быть это? Не хочу обнародовать жизнь мою, трудную, неудавшуюся, несмотря на успех у неандертальцев и даже у грамотных.
...

Одна из причин, почему я хотела познакомится с биографией Раневской, это ее массовое цитирование. Зачастую с нецензурными и не очень приличными словечками. Мне было интересно: Это действительно ее слова или очередные интернетные бредни? На этот вопрос я ответ получила - она действительно могла так прокомментировать и так выразиться. Но вот по части именно биографии составить единый образ не получилось.
Пусть в аннотации нас предупреждают, что книга написана не литератором, а профессором архитектуры, но тем не менее, не могу я простить такого изложения.
В 1915г по окончании гимназии Фаина рвет все отношения с семьей, которая противилась тому, чтобы она стала актрисой. В Москве после одного крайне глупого инцидента горькое замечание одного из друзей "подарило" Фаине Георгиевне чеховскую фамилию "Раневская" (честно скажу, это было для меня открытием, что "Раневская" не родная фамилия).
С течением времени Раневская попадает под крыло к Павле Вульф, которая становится ее наставницей. Да, Фаина Георгиевна приобрела новую семью, но неужели ее родные полностью исчезли из ее жизни? Правда брат с сестрой пару упоминаются и в конце есть фотография, сделанная в Румынии в 1957г, т.е. через 42 года как уехала от родителей. На обороте фотографии Раневская написала: «Я обнимаю мою старенькую мать, рядом брат и племяша 57 г. В Румынии». Но в книге нет НИЧЕГО об этом. Может я придумываю сама себе, но мне кажется, что они все же смогли преодолеть разногласия по поводу актерской деятельности. Также как то вскользь, вроде как все уже в курсе и нет смысла повторять, А.Щеглов пишет о болезни Раневской, о не сложившейся личной жизни.
В некоторых местах, после перескоков в пятого на десятое, начиналась и путаница в смысле написанного. Одно предложение не согласовывается со следующим.

Книг было сначала много, потом меньше — Раневская дарила, отдавала, требовала принять подарок, когда гость уходил. Так уплыл с Фуфиной полки и португальский сувенир — филигранное подобие каравеллы, на которой португалец Васко да Гама приплыл когда-то в Индию. Я не жалел — помнил, как в 1979 году Фуфа была рада моему подарку, расспрашивала о Португалии, о ее далеких городах и людях.

Сначала написано "уплыл с Фуфиной полки", а потом "я не жалел". Такие места перечитывала и все равно ощущение какой-то несуразности сохранилось.

Голос Раневской неразрывно связан с Фрекен Бок. И в паре мест я не могла этим голосом, с той же интонацией читать фразы. Вот вы попробуйте тут прочесть иначе!

Любила она сыр, яйца, кофе со сливками, но в последние годы все чаще говорила: «Ешь, ешь, мне ведь нельзя…» Все это «елисеевское» богатство — можжевеловый джин, буженина, ветчина — лежало в ее холодильнике больше для гостей. Выпивать больше одной рюмки она мне не разрешала, вспоминая моего покойного отца: «У тебя плохая наследственность».

Алексей Щеглов пишет, что любил заразительный смех Фуфы, но из общего тона книги она показалась мне крайне грустным и одиноким человеком.
Жаль, что книга не позволила сложить какую-то общую картинку о жизни и творчестве Раневской. Буду искать другие книги.