4

Какой же он диковинный, этот поляк Юра Олеша.
Сколько в нём честолюбия, желания заявить о себе, сколько в нём отчаянной жажды признания, мечтания дорасти до большого гения; с каким пиететом вспоминает он о Маяковском, а Бунина называет "злым стариком"; как он щедр на метафоры, и как нравится ему заявлять о своём знакомстве с великими: как же, и Владимир Владимирович его хвалил, и Мейерхольд совета просил, и Уэлса он видел, и Капабланку - и в образе автора "Трёх толстяков" (он бы взбеленился, узнав, что знаком современным читателям только как автор сказки, которую написал, кстати, левой задней, почти на спор) просматривается просто мальчик Юра, который рвался из провинциальной, как ему казалось, Одессы в столичную шумную Москву, который хотел вращаться среди богемы и самому быть её частью.
Олешу называли королём метафор, он действительно образен до какой-то дрожи; он нанизывает определения, легко и играючи; и сначала ты даже открываешь рот и готовишь ладони для аплодисментов, но текст идёт, а Олеша всё так же играет, всё так же нанизывает; и его предложения, понимаешь уже впоследствии, просто кардиограмма уязвлённого самолюбия. Он хорош, он сам понимает, что хорош и недоумевает: ну почему же я не матёрый человечище?
И я бы тоже недоумевала, если бы много раньше не прочла у Довлатова в "Наших", как Юра бегал и доносил на Шостаковича.
Потому и не матёрый человечище, чему тут изумляться.

"Зависть", по-моему, отличная вещь; "Ни дня без строчки" настолько нарциссично, что читается с трудом, и это даже обидно: среди унылого однообразия перечисления одноклассников и их красивых толстых лиц есть поистине прекрасные предложения; а рассказы - сплошное "ура-ура, где та дыра", узнаю тебя, о революция, принимаю и приветствую.