4 «Живые всегда чувствуют себя в чем-то виноватыми перед погибшими.»

«— Нужно бы запретить писать про войну выдумки. Чего выдумывать?»

«— В эскадрилье есть какая-то сволочь, — продолжал Китаев. — И вы за нее обязаны отвечать. Если получилась ошибка, то честный человек признался бы. Подлец воспользовался вашей неорганизованностью, и теперь все крыто. Рядом с комдивом сидел какой-то не знакомый мне командир. Он процедил сквозь зубы, угрожающе: — Узнать нужно обязательно! А то что это за эскадрилья — своих расстреливает.»

Очередные воспоминания летчика, истребителя и, наконец, комиссара Арсения Васильевича Ворожейкина. Очередной пласт информации, пропускающий войну через призму сомнения в ее спонтанности и не подвластности релятивизму. Si vis pacem, param bellum, говорят умные люди. Коммунисты же решили, что они умнее своего народа и придумали готовиться к войне, играя в мир и изображая миролюбие. Летчикам было категорически запрещено выполнять ряд фигур высшего пилотажа, так как большинство их якобы редко применяется истребителями в бою. Авиаполки наводнили «чайками» - самолетами, которые за десять-одиннадцать секунд могли сделать полный вираж, но большую скорость развить не могли. Вдобавок, когда «во всех передовых странах уже нет истребителей-бипланов, у нас же ими вооружены целые полки и дивизии.» СССР – это уставное государство – предполагало, что и летчики должны были действовать строго по уставу. А устав 1941 года состоял из правил, составленных в конце двадцатых годов. Эти правила предусматривали стрельбу только заградительным огнем. Летчику приходилось целиться не прямо в мишень, а вперед, в воображаемую ось полета, рассчитывая, что цель сама наскочит на заранее пущенную очередь. Заградительный огонь всегда выдавал нападающего, как бы предупреждая противника, и внезапности при атаке не достигалось. Летчикам пришлось на практике доказывать и убеждать командование в бесперспективности заградительного огня для истребительной авиации.
Ирония судьбы: «в авиационном гарнизоне перед памятным воскресеньем 22 июня мы слушали доклад о международном положении. Доктор исторических наук, рассказав о внешней и внутренней политике Советского правительства, заявил, что в ближайшее время война нас не затронет. Для большей убедительности он сослался на сообщение ТАСС от 14 июня 1941 года, в котором опровергались заявления иностранной печати о намерении Германии предпринять нападение на СССР.»
Нашим летчикам постоянно угрожали трибуналом, если они даже слегка пересекут государственную границу, в погоне за нарушителями воздушного пространств. А немцы спокойно залетали на 200-300 км вглубь нашей территории и их запрещалось сбивать. Командование приказало 22 июня сделать выходным для летчиков и запретило полеты. Как пишет Ворожейкин, его командир полка, словно чувствуя подвох, приказал никого из личного состава срочной службы не увольнять в город, а командному составу находиться в общежитиях и на квартирах.
Интересный факт: именно 22 июня 1939 были начаты воздушные бои на Халхин Голе. Немцы также решили привязаться к этой дате, наделяя ее дополнительным символизмом. Наши люди, которым средства печати промыли мозги «успехами» трехмесячных войн на Халхин Голе и на Карельском перешейке, верили, что и эта война окажется на деле «войнушкой». Многие эскадрильи оставили бездействовать в Средней Азии, опасаясь возможного нападения на СССР Турции и Ирана. С началом войны руководство начинает просыпаться и дает добро на апробирование стрельбы из всех четырех пулеметов. « — А то все стреляем короткими, да из одного-двух пулеметов, а разом из четырех — часто отказывает оружие, — пояснил он.» Среди отступающих частей намеренно поддерживали мнение о том, что следует побыстрее отступить на старые границы, которые были хорошо укреплены, и там то уж и давать бой немцам! Из-за отсутствия радио-связи и согласованности в действиях между руководителями полетов, наши истребители расстреливали своих же бомбардировщиков. Сигналов «я- свой» не было, не смотря на отсутствие радио! «Прежде чем отпустить, командир дивизии еще долго распекал меня, но ни одним словом не обмолвился о том, что наши бомбардировщики летели бомбить по плану учебной подготовки, о чем он почему-то не знал…В штабе командир дивизии всю вину за убийство стрелка возложил на меня: здесь и поспешность вылета, и не доведенная до летчиков задача, и неорганизованная проба в воздухе оружия, и плохое воспитание подчиненных. Он явно горячился:— Судить тебя будем!»
Шла война, а в эскадрилье Ворожейкина искали крайнего, мучали летчиков допросами, ожидая пока кто-то не признается в том, что он намеренно сбил советский бомбардировщик. Да это и не удивительно, ведь в то время могли отдать под суд, как пишет Арсений Васильевич, за громкий разговор в театре во время представления.
Говорят, воздушный бой всех уравнивает. Но наших летчиков в первые годы войны постоянно ставили в неравное положение с немецкими лётчиками. Шло постоянное «усложнение задачи», как в рекламе стирального порошка. Ворожейкина, забирают с фронта и направляют на учебу в авиаучилища Оренбурга. Пройдя курс обучения на новых «яках», его отправляют воевать на… И-шестнадцатых! Ему снова надо переучиваться… «— Но я переучился на «яках», а на И-шестнадцатых уже три года не летал, надо снова учиться. Зачем?
— Так решил командующий.» Более того, после академии, к нему начали относиться еще хуже, словно он не учился, а отсиживался в тылу. «— Понижение — временное явление. Вот покажете себя в деле — назначим снова на должность командира эскадрильи. А теперь, сами понимаете, академия вам ни боевого опыта, ни практических навыков не дала, а летчику нужно…» А еще ему поручали опробовать реактивные снаряды. Те самые, которые полагалось опробовать еще на Халхин Голе. Но тогда, несмотря на бравурные реляции, что наша авиация в Монголии получила боевой опыт, реактивными снарядами Ворожейкину пострелять не довелось: «уж очень они были засекречены». Да и вообще, складывается впечатление, что из опыта боевых действий в Монголии намеренно выкинули все положительное и оставили лишь отрицательное. « В 1939 году мы уже применяли эшелонирование групп по высотам. Жаль, что сейчас этого нет.»
Фактически, боевые действия в Монголии заложили основы эшелонирования боевых порядков и неплотных строев, что и было закреплено в уставе истребительной авиации 1940 года.
Ремонтировались старые самолеты при конструкторском бюро Поликарпова. Странно, что Арсений Васильевич не задумывается о том, что, возможно это также было не с проста, таким образом конструкторов отвлекали от разработок новых типов самолетов и усовершенствования старых. Да и вообще:
1. Данные о надвигающихся на наши войска немецких бомбардировщиков, словно намеренно, пропускали через такое количество командных пунктов, что пока эта информация дойдет до наших истребителей и они поднимутся в воздух, немцы успевали отбомбиться и вернуться на свои аэродромы.
2. Были запрещены ночные полеты. Ночные истребители были оставлены лишь при ПВО. « А ведь до войны у нас было немало истребителей-ночников. Теперь о них на фронте и помина нет. Ночные истребители только в ПВО, на тыловых объектах страны. А разве на фронте нельзя летать ночью? Можно! Дело только в организации.»
3. Новое пополнение летчиков приходилось переучивать, так как в школах в ту пору не отрабатывались такие элементы пилотирования, как стремительные перевороты из любого положения, длительное пикирование и штопорение, пилотаж на низкой высоте и другие приемы, требующие от летчика воли, точного расчета. «Словом, наше пополнение надо было еще доучивать, а главное — прививать ему чувство самостоятельности в полете.»
4. Даже тогда, когда наши могли наносить упреждающий удар, Ставка Верховного Главнокомандования считала целесообразным противопоставить врагу заранее подготовленную глубоко эшелонированную оборону.
5. Механические и надежные кнопки управлением огня на «яках» были заменены на «малюсенькую стеклянную трубочку в металлической оправе на концах.» «— Из-за такой плюгавенькой штучки погиб Моря! — возмущался Чернышев. — На кой черт тогда эти кнопки?! Когда стоял механический спуск, отказов не было…»

О Курской битве:
1. новые немецкие истребители «Фокке-Вульфов-190» впервые в большом количестве и начали действовать именно под Курском.
2. Когда выяснилось, что немцами была создана очень крепкая оборона на глубину до 90 километров, с мощными узлами сопротивления, то наши войска остановились, что было совсем не характерно для обычных боев, где наше командование охотно «утилизировало» своих солдат, бросая их со штыками на укрепленные доты. Так называемая оперативная пауза установилась на Воронежском и Степном фронтах с 24 июля, словно где-то в кулуарах решалось, на кого же делать победные ставки.
3. В то время как немцы бросали на каждом километре фронта в бой от ста танков и до трех-пяти тысяч пехоты, наши бросали против них штурмовую авиацию и бомбардировщики. «Бомбардировщики летят небольшими группами, надвигаясь широкой волной, как бы собираясь сеять бомбы по всей полосе движения наших танков. Такого боевого порядка еще не приходилось встречать.»
4. Именно во время Курской битвы истребительную авиацию впервые подняли для удара по отступающему противнику!
5. Когда немцам была необходима передышка, то нашим аэродромам просто переставали подвозить топливо. «— Это же безобразие! — напал на командира БАО майор Василяка. — Оккупанты теснят наши войска, того и гляди, снова захватят Богодухов. «Юнкерсы» свирепствуют над полем боя, а мы взлететь не можем!» Пока наши летчики бездействовали, немцы срочно начали перебрасывать подкрепления, создавать сильные танковые резервы под Богодуховом и Ахтыркой. «Наступление танковых соединений поддерживали большие силы бомбардировщиков. А мы, подсевшие близко к Богодухову, не могли подняться в воздух для отражения налетов «юнкерсов».»
6. Манипулятивность войны демонстрирует даже такое простое звено, как диспетчер полетов. Стоит ему запретить летчикам кружить над аэродромом для того, чтобы собраться, как эскадрилья вынуждена растягиваться попарно. По вражеским бомбардировщикам не получается нанести мощный, согласованный удар и результат, как правило такой: «Пролетая над местами бомбежки, где горели танки, валялись разбитые орудия, машины, я думал, как сейчас там, внизу, проклинают свою авиацию. Сгоряча в таких случаях обвиняют только летчиков.» «Я попытался было объяснить, что нас поздно подняли. Истребители противника атаковали еще на маршруте, и все же нам удалось прорваться к бомбардировщикам и сбить семь самолетов. — Вы эти побасенки можете рассказывать следователю да прокурору!»
7. Посты воздушного наблюдения, не имея радиолокационных средств, обнаруживали главные силы вражеской авиации только на подступах к линии фронта.
8. Истребительный резерв должен был всегда вводиться в бой только при ясной обстановке. Из-за того, что ясность на войне дело относительное – резерв вводился в бой очень и очень редко!
9. В отличие от немцев, у наших воздушная охота не была организована от слова вообще.
10. Лучших летчиков полка назначали командирами полков. А командирам, ссылаясь на указ Сталина, запрещалось летать. Опыт утрачивался, в итоге летчики гибли, если все-таки решали принять участие в бою.
Этот список, как всегда, можно было бы продолжать. Арсений Васильевич Ворожейкин сокрушается о том, что наших летчиков окружала система, пропитанная духом подлости. И это во время войны, ведущейся как бы против подлости. Все кричали тогда «дойдем до Берлина!», но мало кто задумывался о том, почему именно до Берлина. Разве за Берлином фашистов не было? Экономика промышленного нацизма и милитаризма была совсем не в Берлине. Логичнее было бы идти до Рура. Но народ отвлекали от главной цели дребезжащими колокольчиками, болтающимися на отдельных священных коровах третьего рейха, отправленных на алтарь Нюрнбергского трибунала. И вдвойне печально осознавать, что Арсений Васильевич, будучи комиссаром, также играл на флейте фальшивый мотив героической мелодии, увлекающей людей к краю пропасти, со дна которой на них таращился муляж коммунизма в виде чучела Ленина. Аминь!