4.5 Одна стóит ста

Самое поразительное в книге имён то, что здесь упоминается только одно имя — имя главного героя. По странному стечению обстоятельств (ага, настолько странному, что мы даже знаем, как его зовут, сколько ему лет, в какой стране живёт и какие книги оно — то есть это самое обстоятельство, — написало), главного героя зовут так же, как автора книги, — Жозе.
Но книга не о нём, а о том, как сеньор Жозе разыскивал неизвестную женщину. Страстный и методичный коллекционер, сеньор Жозе любил собирать чужие жизни — знаменитые и стóящие, разумеется. Пока однажды не оказалось, что одна неизвестная женщина стóит больше, чем сто известных её соотечественников. И служащий в Главном Архиве младшим делопроизводителем сеньор Жозе, решает узнать о ней побольше.
Казалось бы: решил — значит, закопается в свои бумажки глубже, и дело с концом. На первый взгляд, в книге нет ничего фантастического и нереального, что вообще-то характерно для Сарамаго, и всё-таки образ Главного Архива наводит жуть. Есть в нём что-то неестественное: вместо людей — папки, вместо личностей — формуляры с информацией, вместо лиц — ничего, даже фотографий нет, а любой жизненный путь заканчивается переносом папки из Архива Живых в Архив Мёртвых (и никогда наоборот). Бессчётное воинство папок-людей хранится в Главном Архиве. И всё это — одновременно обыденно и пугающе (ведь и наша жизнь, по сути, навсегда останется строчкой на бумажке из пыльного хранилища, которую никто никогда не прочитает после нашей смерти, — да и при нашей жизни она мало кому интересна, если нам не удалось прославиться). До тех пор, пока (странным образом) сеньор Жозе не допускает оплошность, вследствие которой одна из папок «превращается» в реального человека. Никому не известная женщина, папку с формуляром которой случайно выносит из Архива сеньор Жозе, кажется такой же осязаемой и живой, как сам сеньор Жозе. Потому что главный герой вместо того, чтобы вернуть папку на место, читает её содержимое и начинает представлять себе эту женщину. Она перестаёт быть «одной из папок», наоборот, становится единственной и особенной, становится личностью, о которой сеньор Жозе хочет узнать больше и с которой — возможно — встретится. Это превращение папки в личность фантастично, так что со второго взгляда становится понятно, что книга написана в лучших традициях Сарамаго.

Сеньор Жозе в какой-то мере играет роль древнегреческого эпического героя, совершая свои «подвиги». А с учётом того, что он описывает свои похождения в дневнике, и некоторых других подробностей, его можно сравнить с Орфеем, а Неизвестную Женщину — с Эвридикой. Сеньор Жозе искал её, можно даже сказать, спустился за ней в Аид, но встречаться лично, на самом деле, боялся, потому что считал, что встреча лицом к лицу может всё разрушить. (Впрочем, им ничего не грозило). А в самом конце, когда жизнь и судьба Неизвестной более-менее определились, сеньор Жозе даже предпринял попытку перевести женщину из одного мира в другой — но автор оставляет читателя в стоическом неведении, удалась ли попытка сеньора Жозе.
С другой точки зрения, сеньора Жозе можно сравнить с Тесеем, отправляющимся в лабиринт, чтобы сразиться с Минотавром и спасти Ариадну. В тексте даже фигурирует ариаднина нить — очень жирный намёк. Правда, я так и не придумала, что или кто в книге сравним с критским чудовищем. Может быть, Общественное Мнение? Хм, надо обдумать. Зато харонов точно есть целая толпа — на Кладбище, правда, называются они проводниками. Есть даже свои божества: Хранитель Архива и Пастух Овец. Сеньор Жозе обращает на себя внимание, а затем и благосклонность Первого, посидев однажды в его кресле и посчитав, что теперь именно он, Жозе, стал истинным хозяином Главного Архива (уверена, что именно после этого грозное и милостивое божество заинтересовалось младшим делопроизводителем). А со Вторым герой знакомится всё на том же кладбище, и тот — вроде как покровительствующий самоубийцам и строящий козни против служителей кладбища, — достаточно оригинален, чтобы одновременно быть и отрицательным, и положительным персонажем. Хотя для сюжета он не играет особенно важной роли.
Так или иначе, общая тенденция — к древнегреческому, героическому, мифологическому, эпическому, — присутствует. Не слишком явно, но ровно в той мере, чтобы окрылять моё воображение.

Правда, в отличие от немыслящих героев древности, герой Сарамаго тратит некоторое время и энное количество слов на размышления о том, почему он разыскивает неизвестную женщину, почему его так влечёт к ней и какими мотивами он руководствуется. Герой покорен воле Высшего Демиурга (сиречь, автора), но всё же думает своей головой (впрочем, мы ведь понимаем, кто из Жозе думает на самом деле). И это мне в герое нравится: он увлечён тем, чем занимается на работе и на досуге, а если и делает что-то странное, то старается разобраться в себе. Пусть даже для этого приходится разговаривать с потолком в типично сарамаговском стиле — то есть без отступов с красной строки и вообще каких бы то ни было выделений чужой речи. Так вот, потолок приходит к выводу, что сеньор Жозе влюблён в неизвестную женщину, но герой сопротивляется этой идее, хотя и не слишком активно. А читатель должен сам решить, сколько в ней правды. Потому что сеньор Жозе действительно — по-настоящему — без дураков и преувеличения — одинок. Та Жещина, думаю, была такой же одинокой, так что…

***
Устал сеньор Жозе после долгих поисков, блужданий по лабиринтам, пружина жизни сносилась. Думаю, он никогда в жизни так не уставал, потому что до своих 50 с хвостиком лет никогда и ничего не искал и не желал. Но если бы он не устал, то, думаю, и «Книга имён» не появилась бы на свет.
К слову о смертельной усталости. Если честно, с моей стороны недальновидно сравнивать отдел Главного Архива, где хранятся формуляры умерших людей, с царством мёртвых, потому что в сравнение с ним напрашивается Главное Кладбище. Его описание достойно отдельного романа (хотя Сарамаго, к счастью, считал иначе), а ещё напрашиваются очевидные аналогии с Главным Архивом: как во внутренних порядках, так и во внешнем устройстве, о чём прямо говорится в тексте. (Получается эдакий смертельный треугольник из трёх «царств», в которых хранятся тела, дела и души соответственно). Но именно в Архиве Мёртвых чувствуется хоть какое-то (незримое) присутствие тысяч и десятков тысяч душ, тогда как Главное Кладбище похоже на гигантский парк с оградками, крестами и плитами. Там даже переночевать можно.
Впрочем, кладбище — это уже совсем другая история, узнать которую можно, прочитав «Книгу имён».

Я же здесь расскажу о чувствах, которые вызвала книга. Для меня она пронизана какой-то деятельной грустью, и, думаю, своим размеренным сюжетом она как нельзя лучше подходит для сумрачного декабря: хотя и грустно, книга помогает не сдаваться и не опускать руки. Что-то вроде: «Всё тленно, а пока не тлен, я могу что-то сделать». Идеи и мысли Сарамаго включали моё воображение (не на полную мощность, но почти, да, почти), и слушать книгу было невероятно увлекательно. При этом сюжет не такой провокационный, как был в «Перебоях со смертью», но не менее, а то и более глубокий. Да, здесь больше глубины, там — больше конфликтности. Некоторые идеи перекликаются, и легко представить, как из одной книги родился замысел другой (не важно, в каком порядке).