5 Меланхолия

Фома Пухов не одарён чувствительностью: он на гробе жены колбасу резал, проголодавшись в следствии отсутствия хозяйки.

( Андрей Платонов. "Сокровенный человек")

Часть 1 ( для узкого круга друзей)

В чудесных воспоминаниях Олеши "Ни дня без строчки", есть удивительные, почти набоковские строки о его дочери... которой у него никогда не было.
Олеше иногда казалось, что его комната ласково вспыхивала, и сквозь лёгкие, полупрозрачные страницы стен, которые листает ангел, проступают голубые очертания детской: игрушки на полу, сирень обоев.
Да, это комната детей дочери Олеши.
Дверь открывается... старый Олеша входит с тортом в руках... Боже, как он помнит этот белый квадрат торта, похожего на окошко в рай!
Эта боль наваждения писателя в конце жизни... ведь тоже, зависть. Зависть к чему?
Что всё это время в нём жило творческое начало, вполне себе счастливое, холёное даже, создававшее чудесные миры, в которых у мужчин были дети, у детей, чудесные игры в цветах: закрой глаза, протяни руку в тишину белого листа, и ощутишь тёплую улыбку щекотки и счастья - это мураши бегают по стебельку изогнувшегося и тоже словно бы улыбнувшегося пальца...

Подумать только! Ничего этого нет, зима за окном, детей нет, никого нет... а по пальцу бегут мураши, которых толком то и не видит ребёнок, нагнувшийся к цветам.
Открываешь глаза: палец в кляксах чернил, и правда похожих на мурашей.
Чудесная и стройная осанка первой строки на песочке белого листа: цепочка мурашей, прилежно бегущих куда-то, неся на спинке дольку радуги от моей ручки, сквозно и прозрачно блеснувшей на солнце.
А у меня на спине - мурашки.
Закрою глаза... я старый и седой писатель, без детей, страдающий алкоголизмом: боже, если бы я только знал, что в далёком 1927 г., совсем ещё юный, полный сил и надежд, я предскажу в этой книге себя... трагический образ постаревшего и пьющего человека с волочащимися по земле крыльями альбатроса, словно в стихе Бодлера!
Вся жизнь прошла. Все музы, словно мотыльки, разлетелись от гаснущего сердца, похожего на догорающий, перевёрнутый фонарь, забытый кем-то в вечернем поле.

Сколько мурашек на спине, плечах, ногах даже: не меньше чем звёзд за окном!
Если нежно сойти с ума и подойти к себе сзади, с изумлением счастливого идиотизма, то можно увидеть яркие, словно звёзды, мурашки на спине, перемигивающиеся в полумраке комнаты; более того, можно разглядеть Большую медведицу и созвездие Ориона ( слева от проступающей и густой тучки правой лопатки).
Да, закроешь глаза, целиком погрузившись в мурашки.. так что кажется, что тебя, словно раненого ангела, этого звёздного мотылька, несут на своих ярких спинках мириады мурашей-мурашек... несут сквозь уставшие вспышки прозрачных вещей, стены чужих комнат, смех детей и поцелуи влюблённых... несут вон в то открытое в звёзды окно.
Почему у этого творческого начала во мне было всё, а у меня - ничего?
Может.. меня ещё и не было толком на земле? Я не родился ещё вполне?

Часть 2

Кто бы мог подумать, что "подполье", так усердно вырытое героем Достоевского в 19 веке в сумерках человеческого существования.. окажется сквозным, и в 20 веке, в творчестве Сартра, Олеши и Набокова, проявятся мрачные выходы-входы этого подполья, обратившись в дивный и звёздный муравейник: предельная и чудная концентрация в романе поэзии и аллюзий ( да что там аллюзий, многие романы вышли из этого романа, включая Мастера и Маргариту!). Есть в романе одна дивная строка, из которой целиком вышел гениальный роман Саши Соколова "Школа для дураков".
Но ещё более удивительна связь романа Олеши с повестью Набокова "Соглядатай", вышедшего всего через 3 г. после романа Олеши: в некотором смысле их можно назвать разлучёнными в мире искусства братьями.

Напомню, что в повести Набокова, болезненного и маленького человека доводит до самоубийства некто Кошмарин, муж его любовницы. ГГ умирает... но, не понимает толком: умер он, или нет?
Далее повествование ведётся от лица Смурова, в которого вселилась душа гг, страдающего от неразделённой любви.
В романе Олеши, если посмотреть на него соглядатствующим взором его героя - Кавалерова, как бы всецело обратившегося в зрение и напряжённый глаз, лишённый крайней плоти заалевшей складочки век, дело обстоит так же: это роман о мёртвом человеке, реющим душой среди сумерков вещей, он ищет тело, себя, чтобы родиться, но родиться не может: ему причиняет боль сама вещность мира, касаясь его и словно бы смеясь над ним: он так на них похож! - Безмолвие - душа вещей!
А его душа, проплывающая среди отвернувшихся к нему спинами вещей ( молчания!), безмолвна, в немой попытке выразить себя, быть!

Итак, представьте себе беседу Достоевского и Набокова.
Представили? Забудьте...
Далее представьте Татьяну Ларину и Беатриче в Аду.
Декорации сна Татьяны смешиваются с адом Данте.
Беатриче, сама душа - Эвридика, сидит за столом среди настоящих монстров: её бесстыдно и развратно трогают, целуют: она у них в плену, она страдает... но как бы в дурмане опьянения: её опоили, она не помнит, что она - душа, Эвридика!

Её бессовестно пользуют все, вот-вот выдадут замуж за самого главного монстра в аду...
А как же он, её... кавалер? Орфей, поющий ей красоту мира.
Есть ли ему место в этом мире, где... в душу не верят, насилуют её со смехом сытым и мерзки... где душа - боже!, - сама не верит в себя, и... ухмыляясь под развратными ласками, смотрит на Орфея... пятящегося в ужасе назад: каждый её стон - как кнутом по сердцу!

Да, Орфей, несчастный и спившийся, искавший её уже тысячи лет.. в разных телах поэтов, безумцев, влюблённых... нашёл её в вечернем притоне.
Она окликнула его, сама не зная почему... окликнула среди монстров, с улыбками сидящих с ней за столом ( интересно, хватит ли у читателя страдания своей души и эстетического сострадания, чтобы разглядеть эту Эвридику... в поруганной и несчастной женщине в конце романа?)
Орфей оглянулся, уже выходя из этого ада.
Обернулся с кружкой пива... и подошёл к ней, почти уже забыв, что искал её 1000 лет: поверх яркой и тающей пены он посмотрел на женщину: да, вот она.. Афродита, поруганная красота мира, которая должна была спасти мир... и что с ней стало?
Трагический образ Анечки, грустной вдовы, моющейся в своём жалком тазике с мыльной пеной, пожалуй...самый мучительный образ Афродиты в искусстве: это та любовь, которую мы... заслужили.

Разве можно завидовать чудесному шёлковому платью с цветами голубыми на нем? Но когда.. эти искусственные цветы, поглощают душу человека, словно земля, поглощающая тело, когда человек умирает...
Завидовать земле и цветам?
Разве что.. хочется быть такими как цветы... но живыми.
Хочется мотыльковой нежностью розоватых подушечек на лапках кошки чувствовать по весне доверчивую и улыбающуюся теплоту земли!
Нет, это не зависть, а отчаяние... Отчаяние видеть, как эта красота земли изменяет тебе, Орфею, влечётся к другому... к чему-то чудовищному, механическому... которое - боже! - чувствует себя на земле, как у себя дома, а всё нежное и ранимое на ней - словно бы далеко от дома своего: куда обернуться Орфею?
Пещера ада и эпохи осыпается от смеха чудовищ - тьма.

Да, зависть к цветам... лепестки поруганного цветка, как осколки разбитого окна: кто-то хотел выпрыгнуть в небо, прямо из ночи земли?
Если это так, то это чудесная зависть безумных, считающих себя деревьями, цветами, птицами..
Да, умереть, и прорасти цветком из тёмной груди земли.
Не чувствовать, не сознавать добра и зла, насилия и бреда мира; просто прорасти... нет ничего страшнее и прекраснее первых цветов по весне: из разъятых простыней снега, из тёмной и влажной земли, к небу тянутся бледно-розовые ноготки лепестков... так похожих на совсем ещё детские ноготки!
Ах, Эвридика!!

Набоков планировал написать удивительную пьесу о Дон Кихоте. Не сложилось.
Саша Соколов в своей "Школе для дураков", думается, во многом развил этот замысел, но ещё раньше... Олеша в "Зависти" придал этому образу метафизические черты, и, как и в романе Соколова - коня Росинанта заменил - велосипед, блеснувший однажды возле коленочки мальчика, подобно очкам на переносице ангела.

Вы когда-нибудь подставляли ладонь под вечерний и словно бы чуточку ослепший, вечерний дождик под фонарём ( идёт пошатываясь по улице, опираясь ладонью о стену дома и как бы опустив голову, втянув её в плечи), наблюдая за тем, как он, словно полупрозрачный и хромающий на одно крыло в воздухе маленький ангел, словно на батуте растянутого тёплого утра, упруго отталкивается от ладони вашей, с улыбкой крыльев делая сальто назад? Но это ещё нужно разглядеть... А ещё лучше не пить. Да.
Так и с романом Олеши. Здесь будет несколько метафизических сальто: из Карамазовых, Дон Кихота, Медного Всадника и Тараса Бульбы.
С чего начать? С Карамазовых?

Итак: было три брата. Старший - Роман. Революционер, расстрелянный ( Олеша играл с огнём: этот маленький роман и правда был революционным, и если бы критики были повнимательней и поумней, то расстрелять могли, вслед за книгой, братом Романом и самого Олешу, особенно учитывая образ Володи ( о нём позже скажу), с настойчивой символикой рождённой из яичка - Елены прекрасной: Владимир Ленин ( сравнение лысой головы Ленина с яйцом... это сильно. Похоже на экзистенциальную попытку самоубийства из ненаписанного и чудного романа Набокова)
Средний сын - Иван. Эдакий Мармеладов из ПиН, раздавленный лошадью и непутёвый философ, страдающий алкоголизмом и... шизофренией.
И, наконец, младший брат - медвежеподобный Андрей ( из сна Татьяны Лариной!) Гоголь бы сказал - Андрий.
Чтобы написать его в полный рост, потребовалось бы несколько ведёрок жирных красок Рембрандта и несколько кисточек Микеланджелло, только что оторвавшихся от фресок со Страшным судом и покусанных райскими пчёлами несчастных людей, с их бугристостью припухшей плоти.

Андрей - это пушкинский кошмар 20-го века, эдакий Царь Пётр на медном ̶с̶е̶б̶е̶ коне: чудовищный кентавр, наводящий ужас на город и несчастного Кавалерова.
Андрей завидует империей... колбас.(Внимательный читатель подметит экзистенциальную и мрачную улыбку бессознательного в романе: фрейдистская тема "анальное и пустота")
Андрей - эдакий Алёша Карамазов... ставший вполне себе сытым и пышущим жизнью инквизитором, к которому ради хлеба насущного пришли страждущие, положив у его ног свободу, в обмен на хлеб и сытость судьбы.

Андрей подберёт однажды ночью лежащего пьяным на дороге Кавалерова, и заберёт его к себе домой, уложив на диван, похожий на футбольные ворота зелёной замшевой травкой: сбитое сердце, простёртое на дороге, на зебре белой рёбер: Кавалеров лежит лицом на канализационном люке ( довольно новый и экзистенциальный взгляд на посмертный туннель - не забываем и Фрейда).
Это Дон Кихот, сражённый в конце книги Сервантеса на землю.
То, чем заканчивает Сервантес свой роман, Олеша - начинает.
Более того, если Сервантес развенчивает ложный романтизм рыцарства, то Олеша (слёзы сквозь смех!), развенчивает.. ненужные и, видимо, устаревшие в мире - любовь, доброту, поэзию.

Для гурманов искусства: тема футбола вспыхнет в романе эллинической нотой чудесного таинства.
Кавалеров борется против колбасника Бабичева, у которого он временно живёт, ночуя на его диване, который, в свою очередь, принадлежит Володе, влюблённого в Валю, дочку сумасшедшего брата Бабичева - Ивана.
Володя играет в футбол, на воротах, против... немцев, т.е. - колбасников.
Таким образом, внимательный ( ну ладно, и не очень трезвый) читатель понимает, что никакого Володи нет, как нет и Кавалерова: они суть сны ( откуда эта стилистика Ленина в моей рецензии?) несчастного Ивана в доме своего брата Бабичева на обломовском диване).
Но главное в другом: тема поруганной красоты незримо вспыхнет в образе Валентины, в чьём имени - эхо Елены прекрасной.
Футбольный мяч, похожий на яйцо, из которого родилась Елена - избиение красоты её рождения на глазах у всех, под смех счастливых и сытых людей: любовно ловящий его вратарь, грустно прижимая его к груди...

Если бы раскрытые листы книги были ладонями ангела, то буквы были бы силуэтами замерших капель дождя, во всех дивных фазах луны, коснувшихся листа: целые соцветия лунных фаз!
Время остановилось, как и положено в соприкосновении с вечной книгой.
Давайте взглянем на ладонь ангела, на голубой почерк дождя.

Душа умершего брата Романа возвращается обратно на землю, вселяясь в тело пьяного, простёртого на чёрном, как ночь, асфальте, мерцающего усталыми, талыми звёздами.
Три брата вновь воссоединяются. Два из них - замышляют убийство третьего брата, не зная ещё, что они хотят убить брата; братья не узнают и друг друга.
И, как высшая нота этого абсурда, Иван, как и полагается Карамазову, беседует с чёртом, своим братом: а может... он просто говорит со своим безумием?

Бессознательное Олеши делает экзистенциальное сальто, достойное Платонова: образ Ивана - это Христос, трагическое эхо первого "Слова" бога, уставшее и поруганное, пыльное слово, замызганное слово, упавшее на землю, всей грудью и лицом своим - в звёзды отражённые в луже.
И если у Достоевского второе пришествие Христа в Испании 16 века оканчивалось заключением его в тюрьму, то в безумном 20 веке, в России... второе пришествие Христа, грозит закончиться.. в сумасшедшем доме, или же... в вытрезвителе.
Т.е., полусумасшедший Иван общается с чёртом... возможно, с самим собой. Христос общается с чёртом.
Христос сошёл с ума от страданий земли: он общается с собой на два голоса: бога и чёрта.
Это сильно... и до безумия грустно.
Ангел, не плачь, твои ладони страниц дрожат, а я ещё не всё прочитал на них.. в том числе и о тебе.

Олеша персонифицировал мучительную борьбу в мире материи и духа: в разлуке друг от друга - они равно обречены, но слиться, обняться, они могут - по Набокову, - лишь в любви.
А есть ли любовь в мире, где истины нет и красота осуждена на поругание и насилие?
Странная и женская фамилия Бабичев ( чудный обыгрыш Макара Девушкина из "Бедных людей).
Андрей Бабичев... как бы беременен смертью своего брата и мукой его рождения: неужели ему суждено умереть для этого?
Да, он пошляк и без-образен. Его мечты - сны ребёнка в утробе: алая, влажная плоть, сплошной эрос плоти разъятой, ртутные шарики эха зачатия и томления плоти при родах: колбасы... пуповина... похожая на кошмарную сосиску: голодный ребёнок в утробе перекусывает со слезами на глазах пуповину, и, словно космонавт в открытом космосе, оступается с голубой, последней ступеньки Земли, и падает спиною в звёзды, чувствуя, как по руке змеится пустоту спасительный трос: солнечный зайчик округлой тишины от разбитого зеркала звука и слова дрожит в голубой и звёздной траве наступающего утра: раненый солнечный зайчик..
Но что это? зайчик чудесным образом выздоравливает, растёт... это уже холёный солнечный заяц.

Но этот чудовищный андрогин ( жизнь), смутно тянется к прекрасному: так мать касается в ночи лунной округлости своего живота, глядя на звёзды: блаженное и тёплое касание изнутри... словно таинственный сигнал с далёкой звезды.
Но что это будет за новая жизнь? Не причинит ли ей боль новый мир?
Слишком много прекрасного предано насилию, поруганию.
Это не зависть к новому и юному миру... а боль за красоту.
Каждая новая эпоха рождает тех, кто стремится к звёздам... стараясь с жадностью оттолкнуться от земли, опрокинув много прекрасного. Не важно: Достоевский это, Пушкин, Рафаэль, пострадавший от "нового и дивного мира" - Платонов.
В воздухе сверкают залитые светом новые ступеньки-имена, и это прекрасно... но когда глумятся над прежней красотой, над вечной красотой, отражающей звёзды... каких звёзд достигнет новый мир? Тления мира или звёзд в луже, куда он упадёт целиком?

Конь апокалипсиса несётся... каменный гость.
Половодье неба: всё заливает синева. Обнажённая душа, обезумев от страха, грозит чудовищу, прижавшись к кресту на куполе храма, похожего на рею затонувшего корабля.
По разлившемуся небу Невы, по городу Пушкина и Достоевского, плывёт безумная и несчастная Офелия среди цветов - любовь, искусство, покончившее с собой.
Грустный человек идёт по воде, синеве, с облаком подушки в руках, похожей на торт.
Он идёт за Офелией, Афродитой вернувшейся в пену, уносимой течением.
Человек плачет и жалобно, со слезами на глазах обращается к ней: милая моя, вот... я подушечку тебе принёс.
Помнишь... ты спала на ней? Дочка... я люблю тебя.
Что же это... случилось с тобой и... миром?
Вернись, родная!

Кадр из фильма Ларса фон Триера - Меланхолия