4.5 Спойлер

Еще одна удачная книжная находка (ну, хотя сложно назвать это именно находкой - в списке "хочу прочитать" лежала с сентября 2018, а с лета 2019 мне ее настойчиво советовали).

И, как водится, очень тяжело писать внятную рецензию на то, что безумно понравилось, что захватило и буквально не отпустило от себя - 500 страниц данной книги я "заглотила" за сутки. Но я постараюсь выразить все свои впечатления. :)

Дилогия называется "Сарантийская мозаика", и надо сказать, что сама книга - по меньшей мере, первая ее часть, напоминает мозаику. Сложенная из мельчайших кусочков, имеющая множество оттенков, каждый из которых может повлиять на саму суть сюжета, история увлекает и затягивает. Она напоминает саму мозаику, которую главный герой Кай Криспин задумал сложить в святилище.

Он даже изобразил бы здесь Геладикоса, хотя знает, что его могут за это искалечить или ослепить. Пусть в замаскированном виде, намеком, в луче закатного света, самим отсутствием. Кто-нибудь посмотрит вверх, кто-нибудь настроится определенным образом на изображение и сможет сам поместить сына Джада туда, где картина требует его присутствия, падающего на павшем западе с факелом в руке. А факел обязательно будет там, копье света из низких закатных облаков, пронзившее небо или летящее с небес к земле, где живут смертные.

Он изобразит здесь Иландру и девочек, свою мать, лица его жизни, так как для таких образов есть место, и место их здесь, они — часть путешествия, его собственного и всех людей. Фигуры из жизни людей и есть суть их жизни. То, что ты нашел, любил, оставил позади, унес с собой.

Его Джад будет бородатым восточным богом из той церкви в Саврадии, но языческий «зубир» будет стоять здесь же, на куполе, животное, спрятанное среди других животных, которых он изобразит. И все же не совсем так: только он один будет выложен из черных и белых камней в стиле первых мозаик древнего Родиаса. И Криспин знал то, чего не знали те, кто одобрил его рисунки углем: как это изображение саврадийского зубра будет выделяться среди всех цветов, которые он здесь использует. А Линон с сияющими драгоценными камнями вместо глаз будет лежать на траве рядом — и пускай люди дивятся. Пускай они называют «зубира» быком, если хотят, пускай гадают насчет птицы в траве. Чудо и тайна — часть веры, разве не так? Он им это скажет, если его спросят.

В своей мозаике Кай Криспин собирается обобщить опыт всей своей жизни, а автор в этой книге обобщает жизнь целого мира - собственного мира, жизнь огромной империи, списанной, но не слизанной с Рима. Сами посудите: читатель наблюдает за жизнью императора как в тронном зале, среди вельмож и министров, преданнейших людей и коварных недругов, так и в интимной обстановке спальни наедине с императрицей. Читатель может представить себе, как старый алхимик склоняется над своими творениями - искусственными птицами, в которые он вселяет души девушек, принесенных в жертву древнему жестокому богу. Вместе с императорским курьерам можно заглянуть в любой уголок необъятной страны. А можно, напротив, запереться в стенах кухни и ничего не видеть, не слышать, не обонять, кроме продуктов средней паршивости, из которых настоящий мастер умудряется сотворить бесподобное блюдо.

Пока писала рецензию, вспомнила еще об одной ассоциации - о Пирсе Энтони и его длиннющем цикле о Ксанфе. В королевском замке висит волшебный гобелен, который, если долго рассматривать, покажет внимательному наблюдателю все-все-все - все события, которые происходили, происходят или только произойдут.

Кроме путешествия по огромной стране, читатель совершает еще путешествие вглубь героев, таких разных и непохожих друг на друга. Для кого-то в этом может скрываться минус: от этой книги не стоит ждать быстрой смены действий, какого-то экшена, боевика, но для меня, напротив, это является плюсом.

Жизнь может быть разрушена по-разному.

Так говорит главный герой. И он имеет все причины так говорить: мало кто из героев может жить привычной жизнью или такой, которая ему нравится. Но для книги верно и обратное: так же по-разному жизнь может быть изменена и даже восстановлена. Кто-то, после года рабства и унижений, обнаруживает в себе тягу и вкус к жизни, которые непреодолимы. Кто-то понимает, что по-прежнему готов любить, несмотря на страшные потери, которые, наверное, так никогда и не будут приняты до конца. Кто-то внезапно открывает тягу к проповедям)

И остаются два момента в книге, которые поразили меня в книге, пожалуй, больше всех интриг и внезапных поворотов.

Во-первых, Кею блестяще удалось передать то, как герои идентифицируют себя через профессиональную принадлежность. Их работа, их дело определяет всю их жизнь - стиль, образ, само мышления. Если ты мозаичник, то у тебя широко раскрыты глаза и распахнуто сердце - всему новому, самым разным судьбам и людям, чтобы запомнить все разнообразные цвета и их сочетания и передать на стекле. Если ты повар, то ты будешь судить людей по тому, как они пробуют новое блюдо - невероятно вкусное или чрезвычайно плохое.

Во-вторых, Кею в принципе удалось создать такой мир, читая о котором, я постоянно испытывала ощущение, что он вполне мог бы существовать. Разумеется, помогло то, что он во многом опирается на мировую историю, но множество иных, даже более знаменитых фэнтезийных саг и романов также опирается на реальные события, и такого эффекта реальности я не наблюдаю.

Особенно меня заинтересовало то, как обыгрывается религиозная тема. Для меня в этом романе (как и в "Песне льда и пламени" - единственная ассоциация с самой знаменитой фэнтезиной сагой, промелькнувшая при чтении) остается открытым вопрос о существовании бога Джада - которого почитают или должны почитать все народы, подчиняющиеся императору. В то же время мы знаем совершенно точно, что существуют иные силы - боги или более низшие существа. Им плевать на все запреты, они все равно, как, например, кровавый бог Людан, принимающий образ зубра, будут требовать кровь и жертв, и больше, еще больше, непомерно много. Но вместе люди, верующие в Джада, обладают столь мощной созидательной силой, что даже если Джад не существует, то все эти божки и боги все равно уступают ему.

Обязательно буду дочитывать цикл.