5

Что можно сказать о произведении, возраст которого более двух тысяч лет? О труде, который переписывался поколениями потомков, переводился учеными чуждых ему стран, не пропал в многочисленных войнах и всеобщей разрухе и даже пережил (пускай и не в полном объеме) уничтожение породившей его цивилизации? Очевидно, что этот труд представлял для человечества немалый интерес, если его смогли сохранить среди бедлама и пожаров, по заморским библиотекам, в переводах, периохами или переписанным от руки. И очень высока вероятность оказаться в глупом положении, выступая равно с похвалами или хулой относительно такого произведения.
Однако, я всё-таки выскажусь, в меру своих скромных возможностей, с похвалами Титу Ливию, хотя бы ради того, чтобы не забыть самой и, может, сподвигнуть кого-нибудь к прочтению сего труда.
За то долгое время, что я читала три тома (мелким шрифтом) "Истории..." Тит Ливий стал практически другом. Это может показаться слишком сильным высказыванием, но тем не менее, даже описывая нечто давно минувшее, историк остается живым человеком и делится своими эмоциями с читателем. Например, он может прямо сказать, что не станет углубляться, потому что едва хватает сил и на то, чтобы описать непосредственно относящееся к делу, или что он с облегчением закончил описание такой-то войны, потому что как бы уже надоело. Тут же он может и подколоть коллегу, мол, "Валерий везде и всюду безбожно преувеличивает цифры", или наоборот выразить пиетет, к примеру, "на Полибия можно положиться". Кроме того, Ливий нет-нет, да и позволит себе что-то вроде иронии как то "в сражение вовсе вступать не стали, но положились на скорость бега". Исторический трактат, конечно, остается историческим трактатом, но благодаря ливиеву стилю изложения чтение становится больше похоже на беседу. Как-будто вам всё это рассказывает живой человек, который иногда может и поглумиться над кем-то, и поиронизировать, и устать, и напутать, оставаясь при этом по большей части всё-таки ученым историком.
Некоторые ставят в вину Титу Ливию преувеличенные цифры по части численности врагов или взятых знамен, но тут надо иметь в виду смягчающие обстоятельства. Тит Ливий, создавая свой многотомный труд, опирался на разнородные свидетельства и вынужден был выбирать между ними нечто среднее, либо отдавать приоритет информации от непосредственных участников событий. Он даже часто, не скрывая своего замешательства по части цифр, приводит несколько разных свитедельств со сслыками на авторов. Надо всё-таки делать скидку на то, что Тит Ливий не обладал современными археологическими возможностями и не мог перекопать все поля сражений, чтобы подсчитать по костям и оружию величину армий. Максимум того, что он мог сделать и сделал - это консолидировать имеющиеся разношерстные сведения и попытаться выбрать самое, на его взгляд, умеренное. Да и, в конце концов, цифры ведь не самое главное. Главное - это поучительные истории из жизни предков, главное - это рассказ почему произошло событие, почему оно произошло именно так и к каким последствиям оно привело. Знания, опыт, мудрость - вот самое ценное из того, что могут передать нам бессчетные поколения древних людей. И эту задачу Тит Ливий осуществил в меру своих возможностей.
Приятным и полезным бонусом к собственно истории является риторика. Среди античных авторов было весьма распространено вкладывать в уста действующим лицам парные речи, опровергающие друг друга. И у Тита Ливия это стало особой фишкой. Он активно применяет в своем повествовании такие парные речи. Это, кстати, не делает их придуманными Ливием. Просто учитывая отсутствие аудиозаписи, речь могла сохраниться либо у ее автора, либо в виде общих тезисов, оставшихся на памяти людей. Может, в обработке Ливия речи и звучат немного иначе, но судя по дошедшей информации о некоторых речах, которая совпадает с тем, что описал Тит Ливий, у нас нет поводов сомневаться в том, что ливиевы риторические вариации по большей части имеют под собой реальнейшие основания.
Таким образом, произведение Ливия лично меня очаровало тремя большими пунктами: подробными описаниями истории, с анализом причинно-следственных связей, риторическими опусами, которые служат яркими примерами настоящего ораторского искусства, и собственной живостью писателя, который может вот так запросто общаться с читателем, как-будто за чашкой чая, сквозь две тысячи лет.
Ужасно жаль, что из 142 книг в целости сохранились только 35.