3 «Думаю, что это подойдет генералу для его цветов». (благодарная француженка своему освободителю Монтгомери)

«Я пришел сдавать устный экзамен этому странноватому человеку. Он уставился на меня одним налитым кровью глазом и проговорил: «Вопрос первый: сколько раз в сутки мул опорожняет кишечник?»

Бернард Лоу Монтгомери, британский фельдмаршал. Первые поражения, причем постоянные, терпел от своей собственной матери, которая, даже если не видела его, обычно говорила: «Пойди посмотри, что делает Бернард, и скажи ему, чтобы прекратил». Английская армия устроена таким образом, что если нет средств, то, по окончании училища, прямая дорога в колониальные, или карательные батальоны. Жалованье составляло 6 шиллингов 6 пенсов после производства в лейтенанты. Молодой офицер никак не мог прожить на такие деньги, поскольку только ежемесячный счет за питание в клубе-столовой составлял не менее 10 фунтов. Повышение в звании производилось не по выслуге лет, а в зависимости от вакансий. Были люди, которые ходили в лейтенантах по 20 лет. Оказавшись в Индии, Монгомери сталкивается с особым устройством армии и там. «Всем вновь прибывшим офицерам следовало нанести визиты в каждую часть гарнизона и оставить карточки в офицерских клубах. Везде предлагалось выпить, а мне объяснили, что отказываться нельзя, нельзя также заказывать лимонный сквош или слабоалкогольный напиток. За день таких визитов молодой офицер крепко набирался, и его быстро приучали к выпивке». Молодых офицеров назначали президентами и вице-президентами клубов, но эти звания были скорее позорными, нежели почетными. Они не имели права встать из-за стола, пока все остальные не сделают это. «Оба руководителя не имели права подняться и выйти из-за стола, пока этого не сделает последний офицер, и я часто допоздна одиноко сидел в кресле вице-президента, пока два пожилых майора на президентском конце стола беседовали за портвейном.» Апофеозом его армейской службы стало ранение, признание врачами его мертвецом и случайное спасение от собственных похорон «В госпитале у меня было время подумать, и я пришел к заключению, что старое изречение, скорее всего, соответствует истине: перо сильнее сабли. Я пошел служить в штаб.» До этого, правда, ему еще пришлось «порепрессировать» людей в Южной Ирландии, что, очевидно и стало пропуском в штаб. Но Монтгомери об этом высказался крайне неохотно. « Во многих отношениях эта война была куда страшнее большой войны, закончившейся в 1918 году. Она превратилась в массовое убийство, в котором в итоге военные стали весьма искусны и более чем успешно держали свои позиции.» А еще было подавление арабского восстания в Палестине. Британская армия непонятно почему называлась армией. Учений там практически не проводилось, транспорта не хватало – «Впрочем, наша регулярная армия и не смогла бы проводить учения в обстановке, приближенной к боевой. Сухопутные войска не располагали адекватной системой связи, не имелось эффективной службы тыла, отсутствовала четкая структура высшего командования. Оставлял желать лучшего и транспорт: во время мобилизации автомобильный парк пополнялся за счет машин, реквизированных у гражданских фирм.» Не думается, что немцы не знали об этом секрете «полишинеля», но почему-то не спешили нападать на острова. В принципе, на первой трети своих мемуаров Монтгомери и выдохся. Он постоянно повторяет, что мол зачем описывать ту, или иную битву в Африке, или в Сицилии. Ведь уже другие все подробно описали в своих книгах. Он превращает свою книгу в цитатник своих собственных писем в штаб, солдатам, Черчиллю и тд. Приводит и ответы на свои письма и разбавляет это все цитированием отрывков похвальных реляций в свой адрес от Черчилля, включая отзывы последнего в книге для гостей. Так и не довелось получить от Монтгомери внятных пояснений к его конфликту с Омаром Брэдли. Вообще, по сравнению с «Записками солдата» книга Монтгомер представляет собой с точки зрения войны жалкий женский лепет. Чтобы понять, каким человеком являлся Монтгомери и каким военачальником он был, достаточно привести ряд его цитат. Он не был лучшим из британских фельдмаршалов, он просто удосужился снизойти до нужд простых солдат в мелочах (разрешил им принимать душ, натянуть антимоскитные сетки и так далее) и тем самым выделился на фоне остальных лордов. Он буквально кичиться тем, что он не такой как все. Во время боя он демонстративно спит, например. «Подчиненные знали, что будить меня можно лишь в случае чрезвычайных обстоятельств. Я прекрасно помню, как разозлился и вышел из себя, когда среди ночи меня разбудили и сказали, что немцы вошли в Лёвен. Дежурный по штабу очень удивился, когда я ответил: «Уходите и не тревожьте меня. Скажите командиру бригады в Лёвене, чтобы он вышвырнул их оттуда». После чего я опять заснул.» Его изложение событий в Дюнкерке практически не содержит конкретики. А ведь его версию поражения было бы интересно почитать. Но он просто обмолвился о том, что «Если не считать личного оружия, наше вооружение и снаряжение практически целиком осталось во Франции.» Кстати, многие солдаты расхаживали по Лондону и другим местам с цветастыми нарукавными нашивками «Дюнкерк», испытывая гордость (непонятную) за бегство из Дюнкерка. «Они считали себя героями, и гражданское население думало так же.» Из положительных заслуг Монтгомери перед армией можно упомянуть то, что он заставил буквально всех военных заниматься спортом, а женам и любовницам офицеров запретил сопровождать их.
Интересный факт: на случай высадки немцев на острова, англичане разработали план «выжженная земля», предусматривающий уничтожение всего и вся на пути немецкой армии!
Умиляет хитрый план, с помощью которого Монтгомери решил победить грозного Роммеля в Африке. План был прост, как дважды два: «Был издан очень жесткий приказ, запрещающий бронетехнике атаковать противника. Упор делался на то, чтобы танки Роммеля взламывали нашу оборону, неся при этом тяжелые потери.» А дальше Монти шел спать – традиция оставалась неизменной. Чтобы солдаты замечали его, он сперва носил австралийскую шляпу, а потом сменил ее на свой фирменный черный берет, по которому его могли опознавать издалека. Возникает вопрос, почему его «не замечали» немецкие снайперы, например,…
Перед сражением Монтгомери издает массу указов в том числе и о моральном состоянии солдат:
«ПРИКАЗ О МОРАЛЬНОМ СОСТОЯНИИ ОТ 14 СЕНТЯБРЯ
Сражение, к которому мы готовимся, будет нелегким и потребует огромных усилий.»
Монтгомери уже готов был разгромить Роммеля, но погода помешала. «Сильный дождь дважды спасал войска Роммеля от полного разгрома.» - пишет он в свое оправдание. Сам король в палатке-столовой посвящает Монтгомери в рыцари и самомнение последнего взлетает до небес. Он начинает заключать пари на дату завершения войны не только с Эйзенхауэром, но ис другими генералами. Он практически уверен, что война выиграна в Африке, а высадка в Нормандии – это прогулка не очень сложная. В общем, писать об этом не благодарное дело. «О боевых действиях в (нужное слово вставить) писали уже многие авторы, и со временем, несомненно, появится их официальная история.» В принципе, для того, чтобы понять, что из себя представляли генералы союзников, достаточно упомянуть предмет их пари – «Чтобы не отстать от своего главнокомандующего, адмирал Кризи заключил со мной пари в апреле 1944 года, за два месяца до высадки, что «организованное сопротивление немцев прекратится в 12 часам 1 декабря 1944 года». Какой там восточный фронт? Какой такой Берлин? Главное, что Роммель побит, а итальянцы сдались (или нет), а остальное мелочи. В феврале Монтгомери начал позировать для портрета, «который хотел оставить сыну, если погибну на войне. Обратился к художнику Огастесу Джону и условился об оплате». Видимо, в этом месте читатели мемуаров должны пускать слезу. Во время позирования Монтгомери разговаривал с Бернардом Шоу, который заглянул на огонек к художнику.
Закончим образ фельдмаршала Монтгомери его собственным признанием в том, что как настоящий солдат, он не мог представить себе ведения боевых действий без истинного атрибута солдатской жизни – ночного горшка. Во Франции, уже после высадки, фельдмаршал вдруг вспомнил, что горшок свой позабыл. Беда! « Я полагал, что, когда мы уезжали из Портсмута, в мой фургон взяли все, в чем я нуждался, но оказалось, что не хватало одного предмета — ночного горшка, или, как говорят французы, pot-de-chambre. Я велел адъютанту спросить, не может ли мадам дать нам этот предмет — на время. Обсудив проблему, мы согласились с тем, что ситуация довольна деликатна и что лучше будет спросить мадам, не сможет ли она одолжить главнокомандующему вазу. Мадам ответила, что сделает это с радостью, собрала все имевшиеся в замке вазы для цветов и попросила моего адъютанта выбрать ту, которая ему больше понравится. Он внимательно осмотрел вазы и сказал, что, по его мнению, для цветов генерала не подойдет ни одна из них. Нет ли ваз другого типа? Мадам, обладавшая великолепной интуицией и не меньшим чувством юмора, тут же поняла, что имелось в виду — без сомнения, «ночная ваза». Она сказала моему адъютанту, что, как ей кажется, у нее найдется ваза еще одного типа, довольно необычная, но которая, по-видимому, подойдет для солдата. Она вышла из комнаты и через несколько минут вернулась с маленькой белой ночной вазой, украшенной розовыми цветочками. Она гордо поставила ее посередине всего собрания цветочных ваз и сказала: «Думаю, что это подойдет генералу для его цветов». Адъютант согласился, что это — именно то, что нужно и что эта ваза будет отлично смотреться в генеральском фургоне!»