4 Сказать ещё несколько слов о России в ХХ веке (или графоман о "Графомане")

Эта тоненькая, но заполненная сверхплотным текстом книжка оказалась у меня случайно, что бывает крайне редко - книги либо скачиваются целенаправленно, либо покупаются вслепую в книжном - но, в любом случае, самостоятельно. На одной из дружеских посиделок при обсуждении литературы мне была вручена книжка с малообещающим названием "Графоман". Описание, расположенное сзади, тоже особенных надежд не сулило. Да ещё и НЛО издало - ну точно очередная высоколобая писанина постсоветских гуманитариев. На эту тему я тут же сыронизировал что-то вроде того, что мне всучили товар по остаточному принципу. По залихватскому хохоту хозяина книги я понял, что предположение моё было верным. Впрочем, отказываться от предложенной взаймы литературы я не привык.
Спустя примерно восемь месяцев, получив отпуск и наводя порядок в стопках книг, захватывающих пространство моей крохотной комнатки в родительской квартире (тоже, надо сказать, размерами не впечатляющей), я наткнулся на позабытый том. Ну и, поскольку в период отпуска дочитывать штудируемого в настоящий момент Шопенгауэра мне не улыбалось, я решил рискнуть и засесть за объект настоящей рецензии.
С первых же страниц (ну, на самом деле, только странице на третьей бросилось мне это в глаза) странный, разорванный во времени и логической последовательности описательный язык Воробьева затянул в историю частной жизни. История жизни частной, как водится, неминуемо тянет за собой шлейф жизни публичной. Идущая первой часть о брянской родне и, если брать шире, о Брянщине, рассказывает о катастрофах, которые претерпел родной край автора в горнилах Гражданской и Великой Отечественной, а также о кратких периодах мирной, но не менее слабопредсказуемой жизни в российских реалиях. В первый раз столкнувшись с прозой художника, с удивлением отметил, что манера письма повторяет манеру работы и в живописи (притом, что картин Воробьева я ни разу не видел). Достаточно точное отношение к фактам приправлено едкой, даже, пожалуй, чрезмерной в своей жестокости иронии (и самоиронии). Впрочем, размышлять о жизни в России (и не сойти при этом с ума) можно только таким образом. Террористы-бомбисты, анархисты, воры/чекисты плавно подводят читателя к истории оккупации и Локотской республики. Симпатия ко всем, сопротивляющимся официальной власти - важная черта книги, поэтому с одинаковой симпатией речь идёт и об эсерах, и о махновцах, и о белых, и даже о власовцах и просто русских добровольцах, воевавших против СССР плечом к плечу с Гитлером. Столь смелого начала не ожидаешь от представителя пусть и диссидентской его части, но - советского общества. Выводов Воробьев не предлагает, но к ним поневоле несложно придти и самому. Но об этом ниже.
Далее - сквозь тернии к звездам! Не менее бодро проходим по воспоминаниям о переписке со стареющей матерью, бурным годам творческой деятельности - сперва в Союзе, а затем - в эмиграции. Отдельно стоит отметить блок о Бунине. Рассказ о писателе получился сколь ироничный, столь и проникновенный, проникнутый сочувствием и сопереживанием нелегкой судьбе земляка. Ну, почти что земляка.
Повествовательная ткань книги напичкана под завязку именами, мимолетными портретами, шпильками, отрывками из переписки. Думается, что человеку более "начитанному" (в плане русской литературы и искусства ХХ века) бесчисленные слепки характеров доставили бы больше радости узнавания. Впрочем, и мне, как читателю, было забавно прочесть внесистемные отзывы, например, о Горьком или Толстом. А как юристу - подивиться тому, что во Франции Воробьев женился на дочери того самого Рене Давида, с классическим трудом которого по сравнительному правоведению я писал курсовую на первом курсе МГЮА. Воистину, мир тесен!
Пройдя красивый круг, в конце повесть в своем рваном темпе возвращается к Москве и Питеру начала нулевых. Все уже старики, кто-то умер. К частью, автору и самому грустно копаться в ностальгии, поэтому во избежание излишнего депрессняка здесь он краток.
Ну и выводы - как было сказано, Воробьев их делать не собирается, подчеркивая это своим (иногда) назойливым юмором.
А я сделаю - никогда не жилось в России вольготно и спокойно обычному человеку! И сколько продлится нынешнее спокойствие? И чем оно закончится?
Последовать ли примеру людей, которым, так или иначе, подсознательно благоволит автор - и свалить? Любыми способами, цепляясь за любые возможности и претерпевая трудности (но понимая, что по возвращении можно услышать несравнимо более суровый вердикт от Родины)?
Возможно. Но на это нужна смелость.
Сытая двадцатилетка у меня, например, такой смелости не вызвала.
Но ведь только умные люди учатся на чужих ошибках, верно?)