2.5

До чего же мне везёт последние дни на книги о фригидных мужененавистницах! Ладно, Уайлдер хотя бы одну героиню сделал таковой, но тут таких колоды целых две! Мать — уже ненормальная, и дочь у неё — совсем ненормальная.

При всём при этом я не понимаю, как мать могла быть учительницей. Завучем. Она же кончала педагогический, там же должны были преподавать психологию и детскую психологию. К своей же дочери она относится как к бездушной деревянной чурке. Одевай чурку, корми её, «создавай ей все условия для получения пятёрок» — выйдет что-нибудь? Нет, не выйдет. Ребёнок и так умственно отсталый, единственный задаток его — хорошо развитое воображение — пропадает впустую, и даже более того, вменяется в недостатки: девчонка (а иначе мать её не называет и не думает о ней) замечталась, проворонила, не сделала так, как надо матери и т.п. О чём думает этот ребёнок — непонятно, а пыталась ли эта колода с именем-отчеством хоть раз в жизни кого-нибудь понять? Обе слышат и понимают только себя. С таким чёрствым обращением невозможно было, чтобы из умственно отсталого ребёнка выросло что-то более приспособленное к жизни. Когда дочь пытается рисовать (а видно, что ей хочется, у неё есть интуитивный интерес к этому, и о наследственности уже не раз и не десять было сказано), мать чморит её по-страшному. Эта бессердечная женщина даже не называет никак своего ребёнка — Катей та стала оттого, что в роддоме все девочки были «катеньками», а мальчики – «сашеньками». Ей просто пофиг. Автор ещё будто смеётся над её никчемностью (как и дочери), называя её (как и дочь) по имени-отчеству.

Её жизнь — сплошное удовольствие от непрерывного переваривания обиды на «мужа» и на дочь. Она считает их во всём виноватыми (привет, маркеса Уайлдера, ну прямо двойник!), собирает обиды в воображаемый сейф, ведёт подсчёт и ожидает счастья, которое ОНИ ЕЙ ДОЛЖНЫ воздать. Но если следовать этой логике, к ней, от которой не исходит ни толики теплоты, ни толики теплоты и не должно вернуться. У меня не получается сочувствовать этой женщине. "Такова была их душевная структура" — о как оправдывает обеих автор!

Отдельная проблема в сексуальном воспитании, вернее в его отсутствии и восприятии его как нечто очень стыдное, — слишком явная, слишком большая здесь. Человек не справляется с нравственным воспитанием себя и ребёнка, а вы говорите!.. Мне тоже никто ничего не рассказывал, помню, но жизнь получше была, поживее жизнь, ага, и никак не травмировало ни появление менструаций, ни тем более сексуального опыта. Помню, пытались сунуть книжку — но я считаю, что не должно так быть, первейшая задача матери рассказать об этом ребёнку, дочери ли, сыну, — обоим. Страх связан с тем, что дети не должны об этом типа знать, что они же наворотят дел — но почему наворотят — потому что нравственно, наверное, не воспитаны… Короче, здесь у нас, в 21 веке, до сих пор почти полный провал.

Я читала всё это и думала, что даже в «Девушке со спичечной фабрики» Аки Каурисмяки не такое дно, недостаточное дно, ибо там, при всей тирании и нелюбви родителей у героини Оутинен всё же имелся стержень, и определённые цели, и в конце концов она бунтует против них всех, и травит крысиным ядом, а здесь… здесь всё наоборот. Дочь настолько придаток матери (атавистический, ещё более никому не нужный, чем сама мать, как глупо с её стороны было думать. Что больная раком старуха теперь-то никому кроме неё стала не нужна — никому эта колода и не была нужна. Сколько, интересно, каков процент таких настолько серых бесчувственных людей?..) — что после смерти той и её жизнь рассыпается, перестаёт иметь цель, в одной из своих фантазий та просто идёт куда глаза глядят, и куда не смела выйти никогда раньше, мать же сдерживала, невидимой нитью. Спасибо автору, что хотя бы дочь не преследуют перед смертью видения чудовищной громадной стрекозы, как преследовали её мать. Впрочем, с дочерью хуже: её преследует видение самой матери. Эту бы книгу следовало поместить в подборку о внутрисемейном насилии. Я не знаю, как можно было написать в аннотации, что книга о нелюбви и любви — книга о нелюбви, точка. Любовью здесь за версту не пахнет.

Самое хреновое — что автор заявляет нам о тотальности такого положения дел в глубинке, да и в общем-то, во вполне себе крупных, областных городах. Где преподаватель не понимает напрочь, как воспитывать собственных детей (что уж говорить о чужих), где мать не имеет никаких материнских чувств, а когда что-то просыпается, отбрасывает это прочь от себя, продолжая не понимать природу происходящего. Где все мужики пьют, где мужикам плохо среди баб, а бабы не понимают, чего хотят от мужиков. «Уклада»? Кому нужен этот безрадостный уклад? За повествованиями о матери и дочери следуют куски, словно бы выхваченные камерой обскура — описания мыслей «мужа» фригидной матери, её ненавистной соседки (ага, интрига раскрылась!), Маргариты, рыжего Кольки, ах да, Олега — наверное, у каждого в жизни был такой олег, — Рябкова, причём связи дочери со всеми ними настолько слабее, чем связь с матерью, что все они кажутся почти случайными встречными. Каждого очередного я встречала с саркастической ухмылкой: ага, ещё одного Славникова притащила в книгу на растерзание.

При всем уважении к образности, метафоричности, лёгкости языка Славниковой, пишет она о беспросветной грязи. Этот язык кстати вложен в мать и дочь, и ничуть они друг другу не противопоставлены здесь на самом деле, и думают одинаково; смею даже утверждать — как Славникова. Моя преподавательница финского, по учебнику которой же мы занимались, рассказывала, как авторы учебников сочиняют примеры предложений — часто если не забавные, то странные — берут их из жизни. У кого, что болит, тот о том и…

Как бы там ни было, какие б ни были реалии, но они такие НЕ ВЕЗДЕ, и стремиться надо к чему-то другому, о чём у Славниковой нет и в помине. После такой книги с трудом вспоминаешь, что есть в жизни что-то хорошее, что это хорошее имеет чётко выраженные формы проявления, названия, такие как теплота, доброта, дружба, помощь, искренность. Хоть я и на работе, а пойду хотя бы голову вымою, невозможно же с такой грязью в спать идти.

И да, гнездо. Я на работе, а комнаты здесь как раз того рода, какого боялась дочь: с неизменными картинками на стенах. Ну и стрекоза, размером с собаку,само собой.

И шоб сомнений не осталось, именно я читаю именно стрекозу: