4.5

В семью приходит страшное, непоправимое горе. Несчастный случай. Смерть первенца.

Они материализовались, как два призрака. Убитый горем мужчина, сгорбившийся, как будто его ударили в солнечное сплетение, держал за руку измученного ребенка. 

Мир рухнул.

Мертвый. Бездыханный. Покойник. Какие окончательные слова. Если наш сын и вправду умер, значит, кто-то его убил. Мозг плавился в тщетных попытках найти виноватых. Убийцу, которого можно было бы покарать. Фантазия породила голливудского злодея, полного ненависти, с богатым уголовным прошлым.

Сочувствие льётся на осиротевший дом со всех сторон, но им оно не нужно, им нужен лишь живой Сэм.

Порог робко перешагнул капеллан университетской церкви. Он был совсем юнцом, только что со студенческой скамьи, и очень робел. Он сказал, что никогда еще не хоронил детей. Мы ответили, что находимся в одинаковом положении. Когда он спросил, чего бы мы хотели, я чуть не закричала: «Неужели сам не понимаешь? Хотели бы, чтобы нам вернули сына!»

Первое невозможно, так пусть хотя бы все остальные исчезнут

Входная дверь была открыта, поскольку все время приходили люди, многих из которых мы даже не знали. Одни говорили банальности, цитировали Библию, а я мечтала, чтобы все наконец ушли.

Рассказ ведется через призму долгих лет, прошедших с тех страшных дней, но от этого первые недели утраты совсем не выглядят, как будто их смягчили. За, местами довольно отстраненными рассуждениями, виден шок, попытка мозга хоть немного отвлечься от происходящего.

Что за странная потребность у меня выставлять напоказ свои раны, еще незажившие, такие болезненные? Видеть их шок и дискомфорт? Слабое утешение. Должно быть, мне необходимо было переосмыслить свое место в этом мире, определить свое положение, нацепить ярлык, чтобы незнакомые люди могли его прочитать, и, в, конце концов, попытаться все же принять неприемлемое. Может, был особый смысл в том, что в старые времена люди целый год носили траур, одевались в черное. Это был предупреждающий сигнал: скорбящий человек может оказаться, мягко говоря, неуравновешенным.

И в этот мир, полный скорби и темноты, добавляется ещё одно чёрное пятнышко.

Котенок, котенок Сэма не имел к этому дому никакого отношения. Он явился, словно инопланетянин в космическом корабле (замаскированном под мешковатую сумку Лены). Котенок был из другого времени. Мы тогда были другими людьми, Сэм был с нами, и жизни наши были еще не расколоты.

Какая ерунда! Вы серьёзно? Заберите! Тем более, что этот зверь совершенно не умеет сопереживать и живёт исключительно в своё удовольствие! Или же нет?

Скорбь затянула меня так глубоко в свой склеп, что я напрочь забыла о смехе. Чтобы восстановить эту функцию, необходимую человеку для сохранения рассудка, потребовались мальчик, котенок и растение. Кошмар прошедших недель рассеялся, висящий на сердце замок страдания был отперт и свалился. Мы смеялись.

Малышка заставила людей шевелиться, испытывать что-то помимо боли. Попросту жить.

Дом больше нам не принадлежит. Клео захватила его, а нас превратила в заложников. Даром что такая маленькая, а заполнила собой каждый уголок в каждой комнате. Если она не ворует носки из корзины с грязным бельем и не мусолит переплеты ценных книг, значит, затаилась в хозяйственной сумке и готовится напугать меня, если я соберусь в магазин.

Со временем меняется всё: рождаются дети, приходят новые друзья, расторгаются и заключаются браки... ещё дети, переезды, смены работы, новые страхи и надежды на то, что всё будет хорошо. Неизменно в мире лишь одно- им правит маленькая богиня Клео.