Теперь только распахивалась у музыкантов душа. А играли они, эге-гей! Губ не чуяли, рук не чуяли, нутром играли, точно ничего другого не делали отродясь. Играли так, что после и умереть не жалко. Аж громы где-то гремели. И войско шло на войну. И свадьба ехала на хмельных конях. И цепы бухали на гумне. И земля сыпалась на гроб. Тут уже и не стыдно было девчонку облапить так, сяк и за задницу даже схватить. И под кофточку залезть. И ноги с ее ногами переплести. И девчонки сами к тебе на колени запрыгивали. И плясали до упаду. Отцов-матерей забывали, стыд забывали. И даже десять заповедей господних. Потому что и ад,и рай были здесь, на гулянке. Грудь прижималась к груди, живот к животу. И, хихикая, млея, вступали девки в рай, через платья чувствовалось, как сладко им. А в
оркестр вселялся бес и чего только не делал. Смычком наяривал, точно косой прохаживался по господским башкам. В кларнет вихрем дул. Гармонь аж вокруг себя обвертывал. По барабану камнями лупил. А уж если на дворе душная, горячая ночь, одно оставалось - пустить кровь.