Портсигар

Портсигар.
1
Бой часов вывел майора Качинникова из глубокой задумчивости. Пробило девять. Все сотрудники наверняка уже разошлись, да и ему самому пора домой. Хотя зачем? Здесь он – начальник Второго Разведывательного Управления Брестского укрепрайона, а там – одинокий мужчина средних лет. Снимая перед сном мундир, он чувствовал себя беззащитным, брошенным, упавшим за борт…
Сейчас откроется дверь и войдёт денщик Гавриил. И точно – за дверью послышался хриплый кашель. Прочистив горло, старый слуга, хотя Качинников привык считать его товарищем, соратником, ведь Гавриил служил денщиком ещё у покойного отца, генерала Качинникова, деликатно постучался.
- Заходи, Гавриил, - майор всегда называл денщика именно так. А если хотел спросить совета или выказать уважение – то и вовсе Гавриилом Арсеньевичем. Старик млел, словно девица, от подобного обращения и подозрительно шмыгал носом. Он был беззаветно предан своему господину и командиру.
- Ваше высокородие, Андрей Васильевич, девять часов уже, поедемте домой, а? Или в «Три розы»? Горячего надобно вам, Андрей Васильевич, угробите желудок бутербродами, - в хриплом голосе денщика слышалась трогательная забота.

Дальше...

В голове у разведчика молнией пронеслось воспоминание, как Гавриил катает его на шее в Маленках, отцовской усадьбе. Отец приехал тогда на неделю с Кавказа. Светило солнце и в воздухе тепло чудесно смешалось с запахом свежескошенной травы, цветов и струганой древесины – он обожал этот запах. В груди кольнуло, и словно открылась потайная дверца в позабытый мир чувств. Первой шла ностальгия, затем тоска по отчей усадьбе, она, в свою очередь сменилась чувством благодарности к старику денщику. Майор вдруг остро осознал, что во всём мире его по-настоящему любит только Гавриил. «Господи, когда же очерствела душа моя? Я и не упомню, когда чувствовал что-то в последний раз…»
- Андрей Васильевич, вам нехорошо?
Чтобы скрыть замешательство, майор резко вскочил, щёлкнул каблуками и размашисто перекрестился на икону в углу. Денщик перекрестился следом.
- Что ты, Гавриил Арсеньевич, голубчик, - глаза старика тут же повлажнели, - всё в порядке. Поеду-ка я в «Три розы», в самом деле, горяченького поем да развеюсь. Уж сколько не бывал там?
- Да поди уж с полгода, ваше высокородие.
- В самом деле? – удивился майор. – Ох и быстро время летит.
- Летит, Андрей Васильевич, нам грешным не угнаться…
Майор обогнул стол, встал на центр комнаты и по-армейски, чётко отдал честь портрету Императора Алексея Второго. Гавриил глубоко, в пояс поклонился потрету, затем снял с вешалки шинель и стал в дверях, решительным своим видом показывая, что не выпустит майора без верхней одежды. Качинников усмехнулся, сделал несколько шагов до двери и развернулся.
- Здоровье надо смолоду беречь, ваше высокородие. Вот помню я в Туркестане, штабс-капитан Воронин был, ещё при отце вашем Василие Алексеевиче, упокой Господи его душу, - никогда шинель не надевал. Говорил мол, юг, молодость… И что вы думаете? Слёг в горячке и скончался, тридцать только стукнуло. Статный был, красивый, храбрец, каких поискать надо. Даже жениться не успел. Эх, - старик махнул рукой.
Идя по тускло освещённому коридору, майор вполуха слушал ворчанье Гавриила. Страстно захотелось навестить Маленки. «Осенью, как листья пожелтеют, обязательно поеду, возьму отпуск и поеду. Ей Богу», - решился контрразведчик.
- Здравия желаю, ваш высокородие! – бодро козырнул ночной охранник казак Матфей.
- И тебе не хворать, казак.
Майор и денщик расписались в журнале и покинули административное здание Брестского гарнизона. Качинников, как обычно, сел за руль: почти новый спортивный «Ирбис-39» утробно заурчал. Он настолько любил водить машину, что даже добился исключения должности «шофёр начальника ВРУ» из штатного расписания.
Дежурный на Северных воротах проверил у него документы и открыл шлагбаум.
Майор до упора выжал педаль газа – в это время дорога в город была пустой. Краем глаза он заметил, что Гавриил схватился за дверную ручку и усмехнулся. Старик был бесстрашен в бою, словно скиф или берсерк, Качинников сам видел его в деле. Майору тогда было двадцать два года, и был он ещё прапорщиком. Служба в Семёновском полку ему быстро наскучила и он, ценой долгих и трудных походов по кабинетам перевёлся в Туркестанский корпус, которым в то время командовал его отец. Два года, как продолжалось восстание моджахеддинов, спонсируемых, вооружаемых и обучаемых Британией. Генерал Качинников с небольшим отрядом из трёх сотен пехоты и казаков объезжал окрестности Дербента, Андрей был с ним. На невысоком, но стратегически важном холме они заметили развалины сторожевой башни. Вдесятером поднялись они к руинам и попали в засаду. Десять человек против сорока. Подмога снизу могла попросту не успеть. Гавриил дрался как лев, в него словно бес вселился – одним ударом сабли он разрубил моджахеда надвое, затем ещё одного и ещё. Он стал спиной к отцу и сыну и не давал бандитам обойти Качинниковых с тыла – благо, стеснённость пространства помогала ему в этом. Не ведающие жалости террористы (так моджахедов начали называть впоследствии) побросали сабли, пистолеты и ружья и побежали вниз с горы, в ужасе крича «Шайтан! Шайтан!», где были перебиты все до одного. Шесть пулевых и девять ранений холодным оружием – вот сколько принял на себя денщик. Отец лично сопровождал Гавриила в госпиталь в Самарканде. А потом выделил ему землю в Маленках, приказал построить для него дом и дал пять тысяч рублей «на обустройство». Верный слуга женился, стал отцом, но прожив на гражданке три года, затосковал, даже запил, и каждую неделю начал писать Качинникову-старшему слёзные письма, чтобы тот взял его назад: «… ибо с малолетства к ратной службе приучен, без неё жизни не смыслю и не могу с бабой на печи греться, когда русские солдаты честной смертью гибнут…».
Майор остановил машину около дома, где старик проживал с женой и одной из своих многочисленных внучек - Настенькой, ходившей здесь в женскую гимназию. Конечно, денщику не позволялось жить отдельно от офицера, да ещё и с семьёй, и не раз ревизоры из округа или столицы упоминали в своих рапортах сей факт, но Качинников был непреклонен.
- Гавриил Арсеньевич, возьми вот червонец, купишь Настеньке что-нибудь, - вложил майор в руку старика золотую монету.
- Ваше высокородие… - смутился денщик.
- Это приказ, обсуждению не подлежит, - попытался напустить на себя строгий вид Качинников, но не выдержал и рассмеялся.
Уезжая, он видел в зеркальце заднего вида, как Гавриил мелко, по-бабьи крестит вслед машину. Новая волна тепла и благодарности к старику заполнила внутренность контрразведчика. Предательская слеза попыталась было скользнуть по щеке, но контрразведчик резким движением смахнул её.
Он разогнался, наверное, километров до восьмидесяти, ловко лавируя между редкими автомобилями, и еле успел затормозить на Царском Кресте – перекрёстке улиц Александра Третьего и Петра Великого. Шины завизжали, его слегка занесло влево, и остановился он буквально в сантиметрах от бампера «Петербужца» восьмой модели – рабочей лошадки российского автомобилестроения. Мальчонка лет десяти, открыв рот смотрел на него сквозь заднее стекло. Интересно, что больше его поразило – лихой манёвр, ярко-красный «Ирбис-39» или мундир майора РУ? Качинников подмигнул восхищённому зрителю и пошёл выяснять, что вызвало затор.
Здесь давно нужно было поставить светофор, но городские власти почему-то медлили. Днём на перекрёстке стоял регулировщик, но после пяти часов он уходил – и аварии на Царском Кресте случались частенько, особенно последние годы, когда резко возросло количество авто.
Улица наполнилась криком, майор сразу узнал голос товарища начальника таможни Мартына Анжеевича Кшебульского.
- Я тебе, стервец в третий и последний раз говорю – не уберешь своё тарантас, я тебя в тюрьму упеку, надолго! – визг таможенника временами становился прямо-таки петушиным, в тоже время чем-то напоминал вой плакальщиц Востока. Чиновнику отвечал глухим басом мужик, явно с Поволжья.
- Дык говорю ж тебе, барин, через полчаса Матфеич с лебёдкой приедет. Сымем повозку. Не могу я её сам стащить – может распастися.
- Ты у меня, подлец сейчас сам распадёшься, кому дерзить вздумал, холоп! – крик начал уходить куда-то в зону ультразвука.
- А вот холопом меня называть не надо, не те времена ноныча! – голос мужика наоборот стал ещё глуше и появились в нём опасные ноты.
Что будет дальше, майор знал наверняка: он рванул с места и успел схватить поляка за руку – гордый пан видимо не представлял, чем ему грозила мужицкая обида.
- Стой, Мартын Анжеевич, не горячись.
- Это ещё кто? – чиновник обернулся. Не только голос, но и повадки у него были какие-то петушиные. Весь он как-то взъерошился, распустил хвост и собирался ещё и крылья расправить. Но увидев кто перед ним, сник и заговорил почти человеческим голосом.
- Ааа, Андрей Васильевич, здравствуй, дорогой. Давно не виделись. Засвидетельствуешь, что подлец мне угрожал?
Майор развернулся в мужику.
- Братец, в Великую воевал?
- Обижаете, ваше высокородие. И в Великую у Брусилова, и на обеих Туркестанских. И батьку вашего покойного, Василия Романовича, помню, царство ему Небесное. Хороший был енерал, побольше б таких, строг был, но справедлив.
Качинников знал, что извозчик говорит правду. И понимал, что бесхитростный мужик просто говорил, что думал, нисколько не пытаясь подльститься. Майор внимательно осмотрел место происшествия, обойдя со всех сторон. Капот «Мерседес-Бенца 770» глубоко въехал под днище тарантаса, сломав заднее левое колесо. Рама треснула - если пытаться сдёрнуть тарантас лошадьми, то повозка просто развалится надвое.
- Я б сам сдал назад, да видишь, Андрей Васильевич, подпёрли сзади. Хорошо хоть больше никто не врезался. А этот подлец у меня ещё получит, ишь вздумал, дерзить! – Кшебульский семенил рядом и любезно касался майора за левый локоток.
- И как было дело, братец? – обратился контрразведчик к извозчику, не обращая на жалобы поляка никакого внимания.
Мужик снял шапку, почесал затылок, потом погладил бороду и прокашлялся:
- А дело, ваше высокородие, было, значитца, так. Ехал я по Александра Третьего, только что доставил студентов, троё было их. Выезжаю, значитца на Царский Крест – машин нетути и тут прямо перед лошадьми лихач пронёсси. Ну лошадки мои на дыбы, повозку развернули вправо. Я их успокаивать и тут, значитца, барин мне взад и въехал.
- Врёшь, подлец! Пьян, не бось? Заснул на перекрёстке! Так было? Говори! – из-за спины майора выскочил Кшебульский, сотрясая руками и обращаясь больше к зевакам, чем к непосредственно к извозчику.
- Ну, выпимши немножко, дык как же без этого-то? – удивился мужик.
Майор поморщился. Сейчас чиновник ухватится за это и выставит бедолагу чудовищем. Он оборвал в зародыше тираду поляка, вроде бы неловко шагнув в сторону и слегка ударив чиновника локтём под дых – тоже вроде бы случайно. Тот выпустил воздух.
- В общем так, Мартын Анжеевич. По правилам виноват тот, кто ехал сзади. То есть ты. Скорость у тебя больше тридцати была?
- Километров пятьдесят, не меньше! – сказал кто-то из толпы. – Я сразу за ним ехал.
- Мартын Анжеевич, любезный, ты часом не пропустил рюмашку коньячку перед дорогой?
Поляк растерялся. На лице его проступил испуг – дело, казавшееся ему верным, вдруг обернулось против него. Он представил заголовок завтрашней газеты: «Чиновник таможни, гражданин Ш., в пьяном состоянии врезался в извозчика и создал пробку на Царском Кресте». А в конце подлецы обязательно напишут: «Так спросим же – откуда скромные чиновники таможни берут средства на роскошные Мерседесы?»
Кшибульский побледнел, упавшим голосом он обратился к майору:
- Андрей Васильевич, дорогой, давай без этой волокиты, а? Кому это надо? Потом ещё в суд позовут, а мы ведь все люди занятые, правильно? – в конце фразы он несколько приободрился и снова развернулся к толпе. Та загудела одобрительно – все хотели побыстрее, и никто не хотел ходить в суд.
- Что ж, я тут придумал кое-что.
Майор вскочил на капот, вызвав болезненный вздох чиновника, и взялся за раму.
- Да ты что, майор! Не, не поднимет! Такое одному человеку не под силу! – заговорили зрители.
Качинников выдохнул воздух. Он планомерно наращивал усилие, чувствуя, как раздуваются мышцы. Тарантас шевельнулся. Толпа утихла, в повисшей тишине раздался нервный смешок. Майор вдохнул, выдохнул и мелкими шажками пошёл по капоту. Через минуту он был был на краю капота и слегка кивнул. Извозчик его понял и приладил запасное колесо. Повозка коснулась земли.
Ещё с полминуты стояла тишина, а потом раздались аплодисменты. Бурные и искренние, какие не на каждой премьере достаются актёрам, даже в столицах. Молоденькая девушка подбежала и поцеловала майора в щёку, а потом смутилась, мило покраснев. Но смущение быстро прошло, она подпрыгнула, заливисто рассмеялась и начала быстро-быстро хлопать в ладоши.
- Алисия, - одёрнул её Кшибульский, - веди себя прилично. Кстати, познакомьтесь. Алисия Кшибульская, моя племянница, приехала только из Петербурга. У нас в честь её приезда бал начался, а мы вот опоздали… Майор Качинников, Андрей Васильевич.
Контрразведчик с удивлением отметил, что общаясь с племянницей таможенник выказывал самые искренние чувства, без тени обычной для вороватых чиновников фальши.
- Тот самый Качинников? – глаза девушки широко распахнулись. – В Петербурге вас называют то современным Давыдовым то новым Кульневым. Меня сестра брала неделю назад в салон графини Амфельт и вас там вспоминали очень тепло. Вот уж не ожидала вас встретить вживую!
Она подала ручку майору и он элегантно поклонился и чуть прикоснулся носом к перчатке. Девушка совершенно очаровала его. У неё было высокое, ясное чело, серые с прозеленью глаза и абсолютно правильные, хоть и несколько холодные, как у всех полячек, черты лица. От неё исходил дух юности, даже неоконченного ещё до конца детства, дух невинности. Красота её была прелестна, свет ещё не успел испортить её душу и характер. Качинников с ужасом почувствовал, что влюбляется.
- А правда Качинников, приезжайте к нам. Можем прямо сейчас вместе поехать, а?
- Нет право же, в другой раз. Но я обязательно приеду.
Кшибульские сели в машину – капот был лишь немного смят и правая фара разбита, пустяки. Майор подошёл к извозчику, тот чуть не бросился обнимать благодетеля. Качинников пожал ему руку и незаметно сунул в карман пятидесятирублёвый билет.
Он сел за руль, лихо развернулся и поехал в обратную сторону. Когда Царский Крест скрылся из виду, он остановился у обочины и положил голову на рулевое колесо. Спина болела неимоверно, а раньше он после подобного всю ночь пил и гулял…
Но не это беспокоило майора. Он не мог справиться в приливом чувств, вызванных образом прекрасной белокурой панночки.
«Я ведь дал себе зарок больше не влюбляться. Да что за день сегодня? Сколько времени я ничего не чувствовал и, кажется, был счастлив. Нет, в неё мне особенно нельзя влюбиться. Она молода, красива, встретит скоро ровесника, бравого прапорщика или поручика. А что ей я? Инвалид, урод. Сломаю ей жизнь, как сломал себе…»
Он с размаху ударил себя кулаком в челюсть. Немного полегчало.
«Пожалуй, в «Три розы» не поеду. Да и что я там не видел? Зайду и с порога ещё услышу рёв артиллериста Бронсдорфа: «Ба, Качинников к нам пожаловал! Садись к нам, Андрей Васильевич! Принесите стул герою и ящик армянского коньяку нам всем!» А через два часа я напьюсь, впаду в прострацию и стану опасен своим друзьям».
Качинников был смертельно ранен в голову в Корее. Подвиг, который сделал его героем, сделал его же калекой. Голова его и половина лба была покрыта безобразными шрамами, ему приходилось носить парик, а лоб прикрывала особая маска из искусственной кожи, к тому же он почти ослеп на левый глаз. Доктора в один голос заявляли, что ему не выжить. Но он не только выжил, но и сохранил рассудок и силу. Пришлось покинуть строевые части. Его хотели уволить в запас, но использовав связи отца, он добился назначения в контрразведку. Чин майора контрразведки соответствовал статскому советнику у гражданских.
Но после ранения появились у Качинникова две особенности: он всегда знал, говорит ли человек правду и временами, когда было нечего делать или он был пьян, майор впадал в некое оцепенение, состояние прострации.
Он словно покидал своё тело, и перед его мысленным взором разворачивалась грандиозная панорама истории Российской державы. От древнейших родовых времён до дня сегодняшнего. Он парил над необъятными просторами Родины бесплотным духом, наблюдая за важнейшими вехами становления Империи. Яркая, полная славы, побед и трагедий разворачивалась перед ним летопись подвигов и свершений полководцев, князей, писателей, святых, художников…
Но чаще всего он становился свидетелем недавней истории – той, что вершилась уже при его жизни. Тенью присутствовал он при подписании Великого Договора – два Императора, Николай 2 и Вильгельм 4 заключают Вечный Мир летом семнадцатого года. Тогда разведка Германии добыла доказательства планируемой бывшими союзниками по Антанте операции по разрушению и расчленению обеих держав и свержению династий. После этого в системе международных отношений изменилось буквально всё, и в Европе воцарился мир и порядок. А затем был «Двубальный пакт», как его прозвали остряки – соглашение, по которому Балтийские губернии заключали личную унию с Германией, а новообразованный Балканский Союз (союз Греции, Болгарии и Сербии) заключал личную унию с Россией. Балтийские губернии и Балканский Союз становились демилитаризованной зоной. Затем последовал «Территориальный договор» - Польша передавалась Германии, а Галиция и Карпатская Русь – России. Константинополь был провозглашён вольным городом, а проливы становились общедоступными. А потом в России началось Изменение – программа реформ, чью реализацию провозгласил своей главной целью Император Алексей 2, занявший трон отрекшегося отца. Сословное деление упразднялось, при этом каждый, без исключений, кто хотел стать дворянином, должен был отслужить в армии 20 лет. Заводы, фабрики, банки, крупные частные землевладение национализировались – при этом бывший владелец мог сохранить 15% собственности при условии выкупа её в государства. Были основаны сотни профессиональных училищ и университетов, сотни конструкторских бюро и научно-исследовательских институтов. Наука, техника, культура – всё достигло небывалых высот. Население страны увеличилось за двадцать лет вдвое. Армия героически отразила попытки Англии и Франции дестабилизировать обстановку в Центральной Азии (где воевали Качинниковы), а затем помогла Корее освободиться от японской оккупации.
Именно там, в Корее, в 36-м году совершил свой подвиг Качинников. Он отобрал сотню лучших казаков и совершил двухдневный рейд в тыл врага, взорвал четыре очень важных моста. В результате основные силы успели вовремя прибыть из Центральной России, а помощь к японцам, наоборот, не пришла.
Его награждал лично Его Величество. Майор стал самым молодым кавалером Георгия 1-го класса. И от себя Самодержец подарил Качинникову золотой портсигар – произведение искусства, работа великого Фаберже. Таких в мире было всего пять – у Царя, его отца и трёх старших Великих Князей. На лицевой стороне красовался рельефный Малый Герб Империи, поверх гербов царств и земель нанесён тонкий слой драгоценнейшей несмываемой краски. Под Гербом Царь своей рукой вырезал надпись: «Герою Кореи А.В. Качинникову».
Очень часто, когда оцепенение охватывало контрразведчика, он бессознательно доставал портсигар и водил по Гербу указательным пальцем правой руки. И тогда воображение переносило его в землю, герба которой он прикасался. Горы, леса, города, реки и моря оживали, соревнуясь между собой в яркости красок, гордо и истово крича майору: «Я – часть России. И мне тоже принадлежит её великая слава. И никто не отторгнет меня от Матери моей…»
2
«Голубые озёра Финляндии, стройные берёзы, снега и лёд. Поднятая Россией из бездны нищеты и презрения, уничиженная земля и убогий народ, не знавший грамоты. Ты стала самой преданной дочерью Империи, её технологическим сердцем. Строишь ты грозные линкоры и быстрые автомобили, радиоаппаратуру и часы. Голубоглазая, беловолосая, слегка раскосая, ныне сытая и весёлая – навеки с братским народом Русским именем Монарха спаянная…»
Резкий звук телефона вырвал маойра из мысленного путешествия. Он оторвал руку от портсигара и взял трубку.
- Алло, Андрий Васыльйовыч, цэ вахмистр Кутько з пэршого управлэння, мы тут шпыюку пыймалы?
- Кого, простите?
- Гхэ, шпыйона нэмэцького. Кажэ, що сам прыйшов про атаку гэрманську розказать.
- А начальство где, Кутько?
- Начальво вжэ вйихалы, ваше высокородие. Так я и кажу, мы з шпыйоном вжэ трохы побалкакалы, по-свойскы…
- Что-о? Отставить рукоприкладство, вахмистр! Сейчас буду!
- Так мы ж…
Майор бросил трубку и бросился к Первому Управлению. По необъяснимой причине оба РУ находились в разных зданиях, благо, хоть соседних.
Кроме самого Крачинникова, в Бресте никто не считал возможным нападение Германии – поэтому разведчики больше времени проводили в ресторанах и у мадам Жоржетт, чем в крепости. И сам майор не имел доказательств, но интуиция за годы, прошедшие после ранения ещё не подводила его.
Он ворвался в тускло освещённый кабинет для допросов. «Шпыйон» был бледным молодым человеком в форме лейтенанта танковых войск. На лице его красовались последствия «беседы» Кутько. Зрачки майора опасно сузились, вахмистр Кутько – молодой дунайский козак - (Дунайское казачество образовалось по указу Императора в 1919 году в Северной Добрудже, протянувшись вдоль моря от старой границы по Дунаю до Болгарии, в основном из переселенцев с Кубани) отшатнулся и пролепетал:
- Так мы ж трошкы, ваше высокородие.
- Говорите по-русски? – обратился майор к лейтенату, присаживаясь и доставая портсигар.
- Конечно, - совершенно без акцента ответил пленник, - моя мать русская дворянка из Риги. Ого, знатная вещица. Вы должно быть Качинников?
- Он самый, с кем имею честь?
- Барон Фридрих фон Госхавн, лейтенант танковых войск Его Имперского Величества.
- Рад знакомству, барон. Я, как вы уже заметили, Качинников Андрей Васильевич, майор ВРУ, дворянин.
В этот момент дверь распахнулась и в комнату буквально вбежал мужчина в очень странном мундире чёрного цвета, являющем из себя смесь рясы монаха и военной формы разведчика, он держал в руке огромный кожаный саквояж чёрного цвета. Мужчина был грузен и носил бороду. Он выпалил с порога густым поповским басом:
- Всем покинуть помещение. Беседовать с задержанным буду я.
- Цэ шо за клоунада? Хто вас сюды пустыв? – спросил Кутько.
- Кто вы такой, чёрт побери? – не на шутку удивился майор.
- Служба духовной ревизии при Военно-Этическом Комитете Его Ввеличества, отец-ревизор 2-го класса Варфоломей, - при этих словах неожиданный гость достал документы и металлическую бляху с замысловатым рисунком очень тонкой работы.
- Подателю сего оказать всяческое содействие вне рангов и чинов. Повиноваться беспрекословно. Император Алексей 2, - прочитал Кутько и присвистнул, - ничого соби, думав брэшуть, шо таки бляхы е на свити.
- Кутько, выйдите из комнаты, - приказал майор.
До Качинникова доходили слухи, что в недрах Имперской Канцелярии родился совместный с Церковью комитет, малочисленный, но неограниченный в ресурсах. Некое подобие опричнины. И занимаются члены этого комитета какой-то чертовщиной – эзотерикой, мистикой, чуть ли не колдовством.
- Очень интересно, - сказал майор, отдавая документы, - и как вы здесь оказались так вовремя?
- У нас свои методы, - уклонился от ответа отец Варфоломей, - будьте любезны, майор, оставьте меня наедине с немцем.
Качинников задумался на мгновение, а потом посмотрел в глаза ревизору и не терпящим возражений голосом ответил:
- Нет. И не подумаю. Германская армия готовится вторгнуться в Россию, нарушив Вечный Мир. Учения, которые проводят немецкие войска в Польше – прикрытие для атаки. А у нас, сами знаете, на границе всего десять дивизий. Они войдут вглубь нашей территории на сотни километров, практически не встретив сопротивления. И этот лейтенант – может быть, мой последний шанс доказать начальству опасность положения.
Несколько секунд отец Варфоломей мерялся силой взгляда с майором, а потом вздохнул печально и сказал:
- Чего-то подобного я и ожидал от героя Кореи. Будете мне помогать. В точности следуйте моим указаниям, и всё будет в порядке. В противном случае вы погибнете.
- Я уже был на том свете, отец-ревизор 2-го класса. Меня смерть не страшит, - усмехнулся контрразведчик, - итак, что будем делать?
Отец Варфоломей раскрыл саквояж и начал доставать из него какие-то приборы и ставить на стол. Майор, который ни черта не смыслил в радиоаппаратуре, взирал на них с полным равнодушием. В центре стола разместился массивный прибор, похожий на разобранный механический телевизор или осциллограф, от него шли жгуты проводов к трём приборам поменьше поставленным треугольником и печатной машинке. На полу остался генератор. Потом ревизор достал три сеточки из проводов с медными кружочками на присосках. Сначала он пристроил сеточку на свою голову, а потом помог с этим майору и немцу.
- Итак, господа, главное – ничего не бойтесь. То, чему вы будете свидетелями – абсолютно научное явление, не имеющее никакого отношения к магии. Вкратце. В начале века профессор Белов сделал потрясающее открытие, когда экспериментировал с электрофорезом. Особым образом расположенные на голове медные пластины при определённой частоте тока вызывали у пациентов странные видения. Больные впадали в состояние, близкое к коме на десять минут, а когда приходили в себя, то рассказывали удивительные вещи – описывали войны, которые ещё не начались, рассказывали о государствах, которых в нашем мире либо вовсе не существует, либо они прекратили своё существование. Профессор счёл этот эффект побочным воздействием и прекратил эксперименты. В тридцатые годы, его ученик профессор Кашин случайно нашёл тетрадь на чердаке в доме скончавшегося Белова. Он просмотрел записи и к своему изумлению обнаружил, что там были записаны даты начала и конца всех войн за последнюю четверть века. Кашин на собственные средства оснастил лабораторию и продолжил исследования. Он явился к начальнику Генштаба Штейнбергу и предсказал тому начало Польского и Венгерского восстаний 1937-го года с точностью до минуты. А потом – дату Персидской провокации 38-го. Сначала в Кашине заподозрили шпиона, он был под следствием. А потом в дело вступила ВЭК (Военно-Этический Комитет). Было достоверно установлено, что видения подопытных – путешествия в параллельные Вселенные. Потом мы научились точно калибровать нужное нам измерение, таким образом получая ответы на поставленные вопросы.
- Почему вы всё это рассказываете нам? Это ведь секретная информация? – спросил немец. Майор молчал – он то знал, что отец Варфоломей говорит чистую правду.
- Сынок, тебе всё равно никто не поверит, - усмехнулся ревизор, - к тому же, если война всё-таки начнётся, то нам несколько лет будет не до этого.
- Послушайте, но не прогневим ли Господа Бога? Человеку не дано знать будущее! – чуть не выкрикнул лейтенант.
Отец Варфоломей вздохнул – стало ясно, что подобные вопросы он и сам себе задаёт постоянно.
- Не знаю, сынок. Но мы спасём миллионы, а может и десятки миллионов жизней. И если у нас есть такая возможность – мы обязаны ею воспользоваться. Сейчас я настрою приборы. Вы, мой германский друг, будете нашим проводником. Если то, что вы скажете, правда, то мы с Качинниковым окажемся в мире, где всё это уже произошло. Мы вселимся в тела людей, у которых схожих с нашими электроэнцефалограммы мозга.
- Простите, батюшка, но что от этого изменится? Если немцы нападут в ближайшие несколько дней, мы всё равно не успеем перебросить войска.
- Вы недооцениваете могущество ВЭК. Как раз сейчас проводятся учения «Новороссийская степь» и сил там сосредоточено в десять раз больше, чем должно быть. Ваш пленник – далеко не первый перебежчик.
При этом слове молодой человек густо покраснел и опустил взгляд, но потом собрался с духом и возразил:
- Я делаю то, что велит мне совесть. Если моё бесчестье, как воина, спасёт хоть одну невинную жизнь, значит, я поступил правильно. К тому же, я собирался предложить свою шпагу российскому монарху и смыть позор кровью. Что мне делать?
- Вам нужно расслабиться и спокойно ответить на мои вопросы. В путешествие отправимся только мы с майором. Но если вы снимите сетку с головы – мы можем не вернуться. Но я вам доверяю.
- Спасибо, батюшка, - смутился немец.
- А вы, Качинников, запомните главное. Не пытайтесь овладеть телом носителя. Не обращайте внимания на его воспоминания и мысли – через неделю-другую они сотрутся. И самое главное, это «правило десяти пальцев»: как только вы полностью почувствуете десять пальцев носителя, вы больше не сможете вернуться. Вы с тем человеком станете одной личностью. А здесь вы умрёте.
Качинников равнодушно пожал плечами:
- Кажется, я вам уже говорил о своём отношении к смерти? Давайте начинать, это должно быть весьма интересно.
- Начинаем, - сказал ревизор, повернул большой чёрный тумблер на главном приборе, - ваше имя и должность?
- Барон Фридрих фон Госхавн, лейтенант танковых войск Его Имперского Величества.
- Число и год рождения? – отец Варфоломей ловко отстукивал ответы на печатной машинке.
- 5-е мая 1919 год.
- Последнее место службы?
- Восьмой Саксонский танковый корпус генерала Тойхтцеля.
- Вы пришли сюда по доброй воле?
- Да.
- С какой целью?
- Сообщить о планируемой атаке Германии на Россию.
- Какого числа будет совершено нападение?
- 22-го июня сего года.
После этого батюшка повернул тумблеры на маленьких приборах. У немца он поставил в положение «отправитель», а у себя и майора «получатель». И тихо, одними губами прошептал: «Господи, благослови!»
Какая-то сила выдернула майора из тела и повлекла к огромной, на полмира стене. Впрочем, стена оказалась всего лишь плёнкой – она растянулась от удара и с чавкающим недовольным звуком пропустила Качинникова.
Он оказался между двумя стенами, или плёнками, уходящими в бесконечность. А здесь, в этом месте – не было времени. Мысли текли ровным мощным потоком, желания же наоборот, притупились и отошли на второй план. Майор почувствовал, что близок к просветлению, как никогда ещё не был. Здесь можно было разговаривать с Богом и Он отвечал.
Вдруг рядом с ним из стены выскочил отец Варфоломей – хоть майор не видел его тела, а лишь облако светящихся частиц, но каким-то образом узнал ревизора.
- А ты быстрый, Качинников, меня раньше никто не обгонял, - голос прозвучал прямо внутри сознания контрразведчика.
- Батюшка, а можно остаться здесь?
- Хм. Говорил с ангелами?
- Это были ангелы?
- Я не знаю, думаю, что они. Кому ещё быть в таком месте? Но остаться мы здесь не можем, сейчас тебя, а потом и меня потянет к носителю в новый мир. Не переживай, я думаю, после смерти человек обязательно через это место проходит, так что наговоришься ещё с высшей силой. А если сильно захочешь – переведёшься к нам в ВЭК, сможешь путешествовать часто.
Только Качинников хотел ответить утвердительно, как его пулей понесло на вторую стену. Снова он почувствовал сопротивление, чужой мир не хотел его пускать. Плёнка растянулась, майор чувствовал себя иголкой, впивающейся в толстую неподатливую ткань. А через мгновение он уже был внутри.
Потоком хлынули чужие воспоминания. Гимназия, затем школа-интернат, артиллерийское училище и почти двадцатилетняя служба в армии. Революция, Гражданская война, басмачи в Средней Азии, три года лагерей в Сибири, затем освобождение, Халхин-Гол, Финская кампания. Первая детская любовь, затем любовь настоящая, женитьба, двое детей. Сознание раздвоилось – он отчётливо помнил свою настоящую жизнь, и в тоже время новая память не казалась чужой. Этот человек, капитан артиллерист Ветров Иван Матвеевич – это тоже был он. Все поступки, мировоззрение, вся логика его жизни полностью совпадали с таковыми у майора-контрразведчика. У них были одинаковые представления о чести, долге, об отношениях офицера и подчинённых, одинаковые мысли о Родине, пусть даже она называлась в этом мире иначе.
А ещё майор сразу же понял, что барон фон Госхавн не врал. Немцы действительно напали на Россию. Были это другие немцы: злые, бесчеловечные, фанатично преданные каким-то сумасшедшим расовым теориям. Но это были немцы. А это значило, что там, в родном мире дивизии Императора Вильгельма 5 готовятся к вероломной атаке. К предательству. Бешеная ярость, гнев, обида заполнили естество майора. Что же пообещали молодому Вильгельму Теодору англичане и французы, что он решился нарушить Вечный Мир?
Ничего. Теперь они всё знают. И если отец-ревизор говорил правду на счёт тайной подготовки к обороне под видом учений, то Тевтон не получит того, ради чего втоптал в грязь своё имя и свою честь. А потом придёт время разобраться с подлыми, постоянно прикидывающимися друзьями бывшими союзниками по Антанте. Когда-то, поверив Лондону, Россия чуть не погубила себя, но больше этой ошибки они не совершат. Русский казак снова будет поить лошадей из Сены и впервые – из Темзы. И он, Качинников, вернётся в строевые части, чего бы это ему не стоило, пусть хоть поручиком, пусть даже рядовым. Он посмотрит сквозь прицел в глаза тех, кто столько веков тратит деньги и кровь на то, чтобы ослабить, разрушить Россию, очернить её историю, погубить честь и славу многих поколений русских воинов, воинов – рыцарей, в ком ни капли не было и нету привычной европейцам подлости, хитрости и коварства. «Может именно от того и ненавидят они нас? - уколола внезапная мысль, - Все эти речи о благородстве, мужестве, чести, что обильно льются из западных глоток - для них это просто красивые слова, а для нас, для нас эта сама наша суть. И мы жизни себе без этого не представляем. И вот капитан Красной Армии Ваня Ветров, он тоже не способен на подлость».
Словно пропасть разверзлась под ногами у майора контрразведки. Остро осознал он разницу между русским человеком и человеком западным. Никогда нам не сойтись вместе и никогда мы не простим им их подлость, а они нам – наше благородство. Это душит их, точит их сердца наша невыносимая несгибаемость, жертвенность, наши идеалы, что ценнее золота и самой жизни. Может и в них это всё было когда-то, оттого ещё больнее смотреть им на нас, ещё сильнее хочется уничтожить нас, столкнуть с дороги, вымарать само наше имя из книги жизни. И эта, красная Россия, им ничуть не ближе, ничуть не меньше ненавидят они её…
Мир вокруг начал приобретать очертания. Качинников будто выбирался на свет реальности из тьмы подвалов чужого сознания. Появились цвета и звуки – пока ещё неясные, но становились они с каждым мгновением яснее и чётче. Он не чувствовал пока тело носителя. Он словно плавал вокруг артиллериста, как некий аморфный и раздутый водолазный костюм.
Он куда-то крался, этот капитан Ветров. Сзади чувствовалось дыхание другого человека. Наконец он встал. В поле зрения появилось расплывчатое лицо.
- Товарищ капитан, немцы сквозь Северные ворота пытаются пробиться. Там наш пулемётный расчёт, но почти всех убили, один боец остался и тот ранен. Без этого пулемёта немцы пробьются внутрь. А заменить бойца невозможно – немцы простреливают подходы.
- Я сам пойду, лейтенант, прикроете меня. В одиночку проще.
И он пошёл. Сначала перебежками через площадь, а потом ползком по мостовой к остаткам башни у ворот. Здесь простреливалось всё. Он полз между трупов своих несчастливых предшественников, часто затаиваясь, притворяясь мёртвым. Из башни иногда огрызался наш пулемёт, и тогда немецкий огонь концентрировался на раненом пулемётчике. Когда оставалось пять метров, Ветров махнул рукой лейтенанту, чтоб тот начал стрельбу, а сам в два прыжка оказался в башенке. Вовремя: боец как раз сполз на пол, мертвый. Немцы вышли на мост, но Ветров встретил их шквальным огнём, убив человек пятнадцать, остальные разбежались.
Качинников всё лучше и лучше чувствовал движения капитана. Раздутый костюм стал второй кожей, а затем и вовсе сросся с телом носителя. Майор почувствовал, что он уже может покинуть этот мир, что время пришло. Но вместо этого он сделал нечто иное.
Артиллерист Ветров почти не умел обращаться с пулемётом, стрелял плохо и не знал, что пулемёт заклинит, если не охладить ствол водой и не дать передышку. А Качинников знал. Поэтому он всеми силами потянулся к р