Урок дипломатии

На горе стоял казак -
Он Богу молился.
За свободу, за народ
Низко поклонился.

Припев 2 раза.
Ой-ся, ты ой-ся,
Ты меня не бойся,
Я тебя не трррону-
Ты не беспокойся!

За друзей казак молил -
Чтоб их на чужбине
Стороною обошли
Алчность и гордыня.

Что бы жены дождались,
И отцы, и дети
Тех, кто ищет правду-мать
Да по белу свету.

Припев.

Для людей просил казак
Да благословения,
Что бы были хлеб да соль
Во мирных селеньях.

Что бы крови не лилось
У отчего порога,
Что бда кривде не жилось
Он молился Богу...

Песня терских казаков

1.
- Одного не пойму, дядя, отчего наглых мужиков привечаете? - щеголеватого вида молодой офицер похлопал себя ладонью по ножнам, - что за мода...
- Это не просто мужики, - заулыбался генерал-лейтенант Ермолов - тебе еще предстоит это понять, здесь подходящее место для этого. А пока я настоятельно не рекомендую тебе, голубчик, хоть сколько нибудь из их видимости удаляться. Народ местный здесь хоть и дикий, но смекалистый и прихватить в заложники графского сынка будет не прочь.

Дальше...

Дмитрий Владимирович Давыдов в свои двадцать лет считал себя человеком бывалым. Окончив Московский университетский благородный пансион, а за ним и курсы в Венском университете, блестяще начал свою гражданскую службу. К нему, в его контору советника в министерстве, стекались все донесения и доклады из мест, где границы Российской империи были еще подвижными. От него зависело каким образом информацию подать, чей доклад снести наверх, а про чей забыть на время. Именно с его залихватской подписью бумага ложилась на бархатный стол военного министра, именно его подсчет определял какому полку отправят то в чем он имеет нужду. Никогда он не ошибся с цифрой, никогда не задержал нужную бумагу. С руководством почтителен, с коллегами отстраненно отзывчив.
С детства мечтая стать дипломатом и имея в этом родительское благословение, был переведен на дипломатическую службу. Сдержанные разговоры, участия в официальных мероприятиях. Здесь не только надо быть пунктуальным, но уметь недоговорить, а главное в меру показывать свое превосходство менее благородным контрагентам.
Участвуя в переговорных миссиях в Армянском и Грузинском княжествах он с удивлением осознал, что представители княжеских родов, ведущие переговоры о статусах отдельных территорий и местах размещения русских войск тоже стараются не показывать своего превосходства, над ними, русскими дипломатами, представителями Российской империи. Он понял, что хоть и затеряно то, что они называют своими царствами и княжествами в диких местах, знатные люди вполне образованы, быт их устроен наилучшим образом, а навязать им что либо довольно сложно. То упрешься в собственную неловкость против искреннего гостеприимства, невольно нарушая местный этикет необходимостью устанавливать правила, то мешает горделивое сознание собственной национальной избранности родовитых армян и грузин. Только умеренность в потреблении их гостеприимства сбивает накал их эмоциональности, только признание их особенного достоинства являются ключами к диалогу с гордыми людьми...

И вот теперь, его, отправили служить у генерала Алексея Петровича Ермолова, являющегося ему дядей. Одно непонятно, с кем договариваться, где у здешних племен князья.

Дверь невысокого мазанного каменного дома скрипнула, из нее вышмыгнула казачка, лет сорока, с молодящим ее любопытством остановилась на крыльце:
- Обед уж сготовила, хосподин хенерал, стынет...
- Спасибо, хозяюшка, скажи Петру чтоб пришел, дело есть к нему, да постояльца еще одного прими.
- Да это я быстро сумею, благодетель наш...
Они зашли в хату, пройдя темное помещение с сырым запахом, и лавками по стенкам,очутились в более светлой комнате с небольшими слюдяными окнами и печью. Окна занавешены белыми, с красными вышитыми цветами занавесками, больше для красоты, чем для занавешивания - свет из них сочился тусклый, а вид казачьего двора казался смазанным. Посередине стоял стол с крестьянской едой и бутылью с мутной жидкостью.
- Что, Митя, чай не княжеский дом в Тифлисе?, - Ермолов улыбаясь скинул папаху на лавку в углу и решительно прошел к рукомойнику, стоящему в углу, - Мой Митя руки, холера не дремлет, а после выпьем да поедим - хозяйка наша расстаралась.
- Я думал в Ставрополе вас найду, - "А что, дядя, ничего приличнее не нашлось для вас, генерала-лейтенанта, поприличнее мужицкой избы?" - хотел спросить, но сдержался Митя.
- А дом этот самый лучший, атамана казачьего, сам с семьей в соседний дом ушел жить, к сестре своей вдовой. - сказал генерал, будто отвечая на растерянное выражение лица племянника, - Места здесь необжитые еще городами, только начинают они здесь строится, но подальше от границ, здесь еще не время, не укрепились уверенно. Да и нам где спокойно, да мирно нечего делать, наше дело сегодня здесь послужить, хоть ты и не военный. Атаман то местный с казаками своими станичными на особом у меня счету. А знаешь ли ты, что именно Петр, в чьей хате ты сидишь и чьей самогонки сейчас отведаешь, довел самого Бонапарта до такого панического страха, что тот даже яд себе заказал, что б живым в руки русской армии не попасть?
- Не знаю, Алексей Петрович, это любопытно, вы же мне расскажете?, - чувствуя себя школяром перед грозным дядей, гордостью рода, как тогда, в его Орловском поместье.
Митя брезгливо сел на лавку, за стол, разглядывая ровно порезанные куски сала с прослойками темно-красного мяса, переложенные зубьями чеснока. Похоже, дяде здесь даже нравится, стало быть и ему надо свыкнуться с обстановкой. На то она и дипломатия.

Голые дьяволы.

Это было при переправе на реке Березине. БерезинА, как говорят французы. Это уж после Москвы было. Уклоняясь от переговоров и заключения мира, мы довели Бонапарта до такого состояния, что он чуть не взорвал Кремль. Он был зол, чувствуя себя обманутым, в отчаянии хотел идти на Санкт-Петербург. Мы не принимали его порыв всерьез, но допускать надо все и мы допускали. На Тверскую дорогу мы его не пустили. Везде не пустили. Загнали их как зверя не просто на тот же путь, которым они пришли, который уже ограбили, но и заставили переправляться через реку, в том месте где она особенна широка и имеет крутые, неудобные для переправы берега. Морозов еще не было, но была как раз та пора, когда воздух обжигающе холодный и сырой, листва уж вся опала и коричневым цветом подмороженная, лежала на скользкой мясистой земле. По утрам уже был иней на деревьях. Всем известно, что у армии Бонапарта не было теплого обмундирования, не только потому что он его самонадеянно не счел нужным брать, но и потому что зимы в Европе не такие как у нас. Тебе ведь известно, что там на зиму и сюртука довольно для согрева. А здесь первые холода, солдат его в летнем обмундировании весь дрожит. А тут еще и переправа по ледяной воде. Народу они тогда потеряли на одной переправе человек шестьсот...
Надо сказать, дипломатия войны, на том этапе, у нас уж другая была. Императоры наши боле не писали друг другу писем с обращением "брат наш Александр", "брат наш Наполеон", как то было принято до вторжения в Россию и даже до занятия Москвы. Мы не соблюдали военного этикета с того момента, как они вышли из нее. Аферу их с фальшивыми российскими деньгами тоже уже выявили. Всем своим поведением мы демонстририровали день ото дня свое презрение как захватчику, а не уважение сопернику в поединке, как то было раньше. Они отбивались конечно, достойно отбивались, их доблести не умаляю.
Загон врага в нужный маршрут, в основном, казакам поручался. Они уже не были новинкою в Европе и до вторжения Бонапарта, а здесь показали себя во всей красе. Разили врага с азартом, ориентировались на местности как следопыты, держались единою командою, в добыче еды изобретательны.
Раз атаман их, Петр, в чьей хате ты сейчас сидишь, получил от меня указание - разведкою узнать: перешел ли сам Бонапарт Березину или нет. Бонапарт тогда в простом сюртуке офицерском ходил - бояться за себя начал.
И вот, после дня тяжелой переправы, с потерями в людях, лошадях и орудиях, количеством сродни хорошему сражению, французы грелись у костров. Только было успокоились, так к их взору, из замерзающей реки, от которой они чуть не умерли сами, выскакивают с оружием в зубах, абсолютно голые бородатые казаки, кто на лошадях, кто без. Не давая врагу опомниться, сокрушая его под собой, искали они Бонапарта. Того, видать, Бог уберег, из шатра своего ушел, лично лагерь осматривал, а как опасность почуял - спрятался под телегой поодаль. Сопротивления никто им не оказал- толи от испуга и необычности зрелища, толи от усталости с безисходностью, кто шептал, кто кричал убегая: "Голые дьяволы, голые дьяволы!".
Вернулись наши герои без жертв, веселые, тем же путем, как и пришли. Там, говорят, император, переправился. Спрашиваю:
"Почему в виде непристойном?"
"Пошто одежду марать, да мерзнуть от нее? Воротились да оделись в сухое и теплое, батюшка".
"Почему с бравадой такой?" - спрашиваю.
"Так атаман дочку свою отдать пообещал в жены, тому кто Напольена пленит".
"Так что ж не пленили?"
"Так спрятался надежно, в шатрах не обнаружили, солдатов там сотни, чего ж дожидаться пока ответят, нас всего-то две дюжины! Девка то славная у Петра, с норовом и приданным, да не надо что б перебили всех нас, а ей в девках оставаться."
"Это правильно! Хвалю!"-смеялся я.
Позднее же, у французов, казаков стали величать не иначе как голыми дьяволами. Наш же император гвардию личной охраны устроил себе только из казаков и до сих пор о том ни разу не пожалел.
Они хоть и не дворяне, но и не лакеи, рабами не были никогда. Так что, это не просто мода, милый Митя, это отдание должного уважения.

Дверь хаты хлопнула, застучали шаги в прихожей комнате, мощная рука раздвинула занавески в дверном проеме и будто из-за занавеса в театре, появилась коренастая фигура Петра. Бурка с папахой явно придавали силуэту объема.
- Звать изволили, ваше благородие?
- Заходи, Петр, садись, это племянник мой Дмитрий, служить приехал - наши дела описывать, как с горцами переговоры ведем, да в министерство отчитываться.
- Рад служить- привычным движением скинутая плечом бурка ловко легла в угол лавки. Сняв папаху, он продолжая держать ее в руках, аккуратно сел за дальний угол длинного стола, поодаль от накрытой части стола.
- Ты созывай завтра с утра молодцов своих, поедем к Сунже...
- Ваше благородие! Уж неужто снова деньги повезем? Мы как прознали, что вы к нам отец родной едете, так шашки точить начали, тайники с порохом подаставали, гнать их, разбойников. На нашу землю здесь в станице, они не осмелятся ступить, но зная что мы вглубь не можем пойти дергают за ноздри, скот воруют, пастухи поодиночке уж не ходят - в плен берут. Ждали мы вас, батюшка...
- Петр говорит о том, что некогда нам воевать было, другим были заняты, откупались мы раньше от набегов местных племен,- сказал Ермолов Мите, сидящему с открытым ртом- а местных казаков не хватало туда отправлять, где раньше завоевано, это ж не просто усмирить, надо ж там жить остаться, землю осваивать. Но теперь не будем, - повернувшись к Петру, решительно добавил - собирай казаков, к Сунже пойдете, будем уж вступать в территории, отстоянные ранее. Скажи всем Ермолов приехал, порядок наводить грозно будет. Деньги отменяются им. Вместо денег - войска прибыли сюда на подмогу вам, под Ставрополем стоят уже. Ну, ступай.
- Слушаюсь, ваше благородие!

Вставая, он пошатнул стол, гулко стукнулась граненная рюмка о фаянсовую миску с остывшей картошкой, но однако ж не упала. Поклонился, схватил бурку, и решительно вышел сквозь занавески в дверном проеме.
- Что же это, Алексей Петрович, с кем же нам переговоры вести?
- Тебе, Дмитрий Владимирович, ни с кем не надо вести, да и до них далеко еще, ты, если оно надо тебе, записывай все, что увидишь. Будет что руководству показать. Будут хоть знать, что Кавказ Кавказу рознь, не все Тифлис, не все Эривань. Здешние князья в избах живут, эта, на которую ты все морщишься по сравнению с ними дворец. Некоторые племена скот пасут, а некоторые и того не делают, у тех кто пасет, тот скот воруют и тем живут. И покоя нет от них никому. Те, кто пасут - нам обрадуются, самим им с теми племенами то не совладать.
- А как поверить-то им, воюют все время?
- Мы верить им не будем, мы сами там поселимся, станицы, подобной этой, везде обоснуем, а если кому соседство не понравится, и порядку воспротивится, вновь воровать людей да скот начнет - того с оружием встретим и накажем.
- Да кто ж захочет селиться то там?
- Те, кого мужиками ты назвал - казаки поселятся, только у них смелости и хватит. Митя, ты на водах с маменькой был?
- Был...- смутился Митя столь резкой перемене темы разговора.
- Так вот, здесь тоже воды есть, не хуже Баденских и Карловарских. Здесь еще и двор наш поселится, гулять будут дамы с зонтиками и пудельками, не хуже чем там. Сейчас, госпиталь там мы построили - вода настолько хороша, с того света возвращает.
2.
Весной 1818 в низовьях реки Сунжи, в стратегически важном месте, на большой Кавказской дороге, была построена крепость Грозная. Являясь форпостом для русских войск, крепость позволяла контролировать поведение местных племен, мгновенно реагируя на неповиновение.
В большой комнате главного здания, в крепости, собрались старейшины местных деревень и селений. Морщинистые иссушенные лица старались смотреть выше голов всех присутствующих. Они не должны уступить этому грозному генералу, прославленному воину. Уступить больше, чем уже уступили. Даже если мужчинам их рода придется вобрать в себя весь русский свинец. Еще подрастут, еще воины родятся. Для того и родятся, что б воевать. В войне жизнь, в войне добыча.
Немногословны были собравшиеся в разговорах между собой. Кто-то уже принял условия Ермолова, донесенные казаками, прекратил набеги, разрешил вступать мужчинам своего рода в русские войска, продвигающиеся вглубь Кавказа и нашел в этом свои выгоды. Кто-то все еще препятствовал действиям и порядку, совершая набеги на казачьи станы или на селения, вступившие в отношения с русскими войсками и подвергая свои села угрозе уничтожения.
В комнате было душно, но гости не снимали овчинных бурок и папах. Вошло несколько казаков в бурках, но без папах. Вошел Ермолов, в офицерском сюртуке, скромно украшенном георгиевским крестом. В углу сидел юноша, совсем мальчик, с бумагами. Большинство из пришедших видели генерала впервые, слава генерала и их воображение рисовало им великана с безумным взглядом. Великаном с безумным взглядом он не был, напротив, его взгляд был спокоен, при этом излучал уверенность и смелость. Он был у себя дома, на своей территории, здесь, в Грозной и они не могли не прийти к нему.
- Уважаемые господа, я пригласил вас для того, что бы развеять ваши сомнения по поводу времени нахождения здесь русских войск. Объявляю вам, без лишних предисловий - мы здесь навсегда. Посему предлагаю вам стать и в душе, и на деле нашими соотечественниками. Такое принятие принесет вам больше пользы. Я не буду заниматься возмездием за то, что совершено вашими людьми до этого дня, мы здесь не для этого. Но с сегодняшнего дня жестоко буду наказывать за налеты, разбой, хищничества, не только наших станиц, но и соседних к вам селений. За любые сношения с турками и персами. За похищения людей. Имя мое Ермолов и в пустую я слов не произношу.

Старики молчали. Два года не ослабевала хватка этого воина на их земле. Тех, иных, что были до него, можно было не замечать, можно было запугать, и на испуге кое что от них получить. Даже выгода какая-то была от них. Те, что до Ермолова, сами приходили к ним и играли по их правилам. При этом же человеке, выгодно было ему помогать, а не противиться. Те из старейшин, что поняли это ранее и послали своих мужчин и юношей к нему на службу, получали добычу с усмиренных соседних земель. Те же, которые не признавали его власть и позволяли своим людям брать деньги и оружие у персов и турок, совершали набеги на селения и пастбища - теряли своих сыновей, с боем, но безжалостно расправлялись с ними казаки и русские войска. Другие сыновья выходили мстить за своих и в борьбе погибали сами. И ничего не менялось к лучшему для таких селений, теряющих своих людей в борьбе за право жить по своему. И слова этого русского генерала означали, что и впредь положение не изменится.
- Пусть баранов за Тимурову дочь отдаст, - злобно проговорил старый чеченец, указывая искривленным сухим пальцем на казака, стоящего за спиной Ермолова, - не хищничать, генерал говорит, а дочерей не для того мы растим, чтоб казаки воровали! А не отдаст, пусть ни один казак мимо села не проезжает, хоть все умрем, но не оставим так!
Ермолов не торопясь взглянул на указанного казака через плечо. Казак молчал.
- Жена она ему, - выкрикнул стоящий у двери казак.
- Баранов говоришь?- лоб генерала сморщился - можно и баранов, за жену то, не жалко. Только в Российской империи девкам отцы приданное дают, а твою без приданного достойный воин взял, отважные внуки родятся в вашем роду, гордился бы. Но в одном ты прав - воровать нельзя девиц, для женитьбы благословение надобно. Получит твой Тимур баранов. От меня, от генерала Ермолова. Только ты, всех пленных, что рабами в горах работают, сам сюда приведешь, не дожидаясь что русские войска придут за ними.
Старик не ответил.
- Говорю вам, что здесь мы не остановимся, и за Сунжу пойдем, везде селиться будем, вплоть до границ. Вам решать, жить с нами по нашим законам или предателями по звериному погибнуть и землю свою оставить. Считаюсь с доблестью вашей, потому с вами и говорю. Но кто против замысла нашего пойдет, безжалостно наказан будет.- с этими словами Ермолов встал из за стола и направился к двери. В след за ним поднялся и направился к выходу молодой человек с бумагами.
Какое то время старейшины еще оставались сидеть в комнате. Первыми поднялись со своих мест и молча направились во двор к лошадям и провожатым те старейшины, которые уже давно старались не мешать продвижению войскам и не нарушать запретов. За ними неторопливой поступью шли сомневающиеся. Им еще предстояло осознать самим и донести до воинов своих селений необходимость по иному применять военную доблесть, так как многое изменилось здесь в их горах с приходом генерала и как прежде уже не будет. "Ох и шайтан"- тихо бормотал старик, бравший слово на собрании.

3.
- Ты все записываешь, Митя? Вот и познакомился ты с князьями, будет что в Петербурге рассказать, - генерал устало откинулся на лавке и вытянул ноги, - то то ты тут научишься, надо не забыть сказать Петру чтоб баранов подготовил.
- Алексей Петорвич, разве это генерала дело? Да и много чести им...
- Не все ж воевать с ними, да и пример подать надо, нельзя поощрять у себя то, что противнику запрещаешь. А то, что казаки женятся на местных девках, так то хорошо. Общие мирные дела у нас появятся. Потомки местных племен уж нашими будут и те со временем смирятся. Лучше жениться и любиться чем воевать, а воевать они умеют. Пожалуй только это и умеют. Да и село это проблемное, повод им будет на нашу сторону перейти, им то сподручнее в Дагестане сражаться, пусть с нами кровь за дело проливают, и на виду, и пользы больше. А наказать мы всегда сумеем. Все надо уметь, Митя.