Думы перед эвакуацией

Чубинский за дверцей наверняка раскраснелся от злости как некоторые сорта наливных яблочек:
- Хм, а если б я уехал из этой страны? Этим вопросом задаюсь я, глядя на новые поколения студентов, соискателей и слушателей, за которыми глаз да глаз нужен!
- Михал Палыч, сдалась мне Ваша система принципов римского уголовного права!
- Привычное возражение. Вот меня постигла сейчас такая мысль, что Вы вовсе не владеете знанием о действительности и Втором Смутном Времени даже. А проверю-ка: и что ж случилось такого в семнадцатом, что державу нашу крах не постиг…

Дальше...

- Э....
- О, святые, Вы и того и не знаете. Жуткие подозрения подтвердились. – Он посмеялся. – Ну, ладно. Пускай это будет тайной для неуча до конца его дней. Куда уж Вам до моего предмета, на который я жизнь положил. Чтоб Вас сослали туземное право практиковать. Но хотя жесток мой педагогический пыл. Возьмите автоперо. Взяли? А теперь заглавными буквами: «Меморандум о прекращении огня между Великим Князем Михаилом Александровичем и Петроградским Советом Рабочих и Крестьян от … … года». Вот. Это начало. А остальное в учебниках, друг мой. Ой, уехать бы куда-нибудь, хоть бы к тем же хорватам. Больше уважения бы получил.
Да, не на шутку разразился тогда громом светила имперского уголовного права. Но финал перебранки мне было слушать неинтересно, потому проложил путь к кафедре своей. Там меня уже ждал не дождался наш прославленный совместитель – статс-майор Арусов, а в нашем миру – преподаватель уголовного права зарубежных пролетарских республик. Он с порога меня принялся грузить:
- А ты слышал про кружки социалистического права в Демидовском?
- Да. Поговаривают, Чубинский от них не в духе, чего не скажешь о Жижиленко с Трайниным, – вяло поддерживал я инициативу разговора.
- Тоже не вижу в них ничего плохого. Да и труд нашему брату облегчили, это они на голом энтузиазме разработали уставы комхозов для нового Собрания Законов Российской Империи.
- Слушай, - я попытался резко переменить заезженную тему, - тебе не надоел этот дуумвират? Полстраны подданных, полстраны товарищей подданных. Двадцать лет терпим. Нам-то хорошо, уголовное право едино на всех наших бескрайних просторах, а вот петроградское, пфу ты, хозяйственное право, как и церковное, местами подменяет имперское.
- Ничего страшного. Ну, они, как и казаки с монахами, живут себе в своих коммунах, разоруженные, в армию не лезут…
- Особенно не лезут те, кто скрывается там от милитар-полиции.
- Хе-хе, с коммуны выдачи нет!
Диалог обо всем и ни о чем, за точность содержания которого не могу ручаться, прервался срочным звонком из военного пункта. Пока брел туда, бубнил разности про себя и сетовал на тогдашнее состояние дел. После потрясений и компромисса семнадцатого, после мятежа уставших от войны с Японией и Соединенными Штатами дальневосточных мобилизованных масс в двадцать втором, после нападения террористов Гусарова на императорский поезд № 2 под Орлом в двадцать пятом и гибели княжеской дочери, Романовы ведь стали чрезмерно замкнуто, закрыто и осмотрительно. Я больше про японскую владыческую фамилию ведал, чем от нашего радио да газет про потомков Царя Михаила. Даже на Пасху ни разу их не видели в величавых Петербургских храмах.
Дорога пролегала через коммуну пешим ходом. Автобусы-то все на этом маршруте уже как три недели отсутствуют: вывозят жителей из прибалтийских деревень. Справа меня около 100 метров «преследовал, не перемещаясь» комиссариат Петроградского Совета, органа по управлению коммунами и комхозами, дозволенными к созданию от имени Его Императорского Величества.
Ненавидел эти скупого вида здания во флажках и стягах поначалу… Ведь при Смуте среди них было немало перегибавших палку и злочинствовавших в пригородных усадьбах. Считал, что они подмяли под себя нашу исконную власть, насладились ее временной слабостью, насаживали философские и анархические бредни. Но в конечном счете, разве не они помогли воодушевить дезертирующие полки в семнадцатом? Разве не они утихомирили воинствующие слои фермеров и лиц рабочих специальностей? Разве не они спасли от покушения княгиню Татьяну? Разве не они дали выбор, при какой идеологии реально жить??? По меньшей мере, уступки, ими затребованные, а именно провозглашение своего трудового, налогового и гражданского права в пределах коммун-земель, а равно исключение из Уголовного Уложения 1903 года глав второй «Об ограждающих веру постановлениях» и третьей «О бунте против Верховной власти и о преступных деяниях против Священной Особы Императора и Членов Императорского Дома», сравнительно сносны. Да и их зоны ответственности занимали всего-то порядка 8 % от территории державы, и то не в Центре. В Санкт-Петербурге за ними только пара улиц только числилась.
В шумном и взбудораженном военном комитете отчитался о приготовлениях правоведческого училища к эвакуации, расписался, что при объявлении военного положения прибуду на поезд до Архангельска на авианосец с говорящим названием «Бронеслав Ястребиный». По выходу и хамскому и напутствию от стража, в голову лезли логические цепочки и отдельные думки о новом правителе.
Император Арсений Михайлович, имя-то не свойственное романовскому роду… Он, конечно, ярко выделялся среди своих родственников, хотя всего четыре месяца на троне восседал к тому моменту. Взял себе в жены девушку нецарских кровей. Иностранное радио до сих пор голосит, что Она якобы родом из легкопромышленной Ниже-Екатеринбургской коммуны. А европейские неоккупированные монархии тогда чуть ли не проклинали русско-царскую семью. Похоже на правду, надо ж как-то было найти отношения с петроградскими, когда меж ними начались распри о политике сношения с царизмом, грозившие новым расколом.
Светлоокий и широкий в плечах царь, необычно без усов, бороды да бакенбард, на тот момент несколько раз уже выступил по радио, а раньше только статс-секретари бумажки зачитывали. Он осознал угрозу вторжения англичан, которые своими танками-высотниками уже пол-Европы перепахали, внял так сказать военной элите, хотя война официально не была объявлена. Правда, с идеей о переносе всех ключевых учреждений с западных и северо-западных окраин в центр страны, в этот неопрятный Петроград-на-Урале, где в двух районах из пяти свирепствовало петроградское право, а электричество было только в одном из пяти, и его грады-сателлиты Его Высочество явно перемудрило. Но не все его повеления столь спорны: когда Он самолично и без предупреждения в сопровождении лейб-гвардии десантировался под Саратовом и без суда и следствия вырезал все местные банды, с которыми безуспешно боролись местные службы, рейтинг монархии возрос многократно. Хотя ортодоксальные части ученых элит страны долго критиковали Его за расправы и самоуправство. Ну, да. Хорошо рассуждать, когда сидишь на окладе и тебя лично никто не трогает.
По возвращению в училище мне какой-то слушатель подал прошение на публикацию квалификационной работы. Велика ж сила научного творчества. Весь Питер был на ушах, с Востока тянулись колонны войск, а он упорно исправлял для типографии свой труд. Но не о том. В сочинении, на мой взгляд, юноша, помимо собственно рассуждений о системе уголовного права, удачно отразил всю суть тогдашнего политического устройства, которую я нашел нужным переписать себе в заметки:
«Из вышеизложенного заключаем, что формой правления Союза Российской Империи и Финляндской Автономной Республики является дуумвиратная монархия. Зарубежом, в трудах французских конституционалистов, ее нередко именуют монархией компромисса. Традиционная триада ветвей власти при ней претерпела изменения по Меморандуму и принятым на его основе уставам, манифесте и регламентам о привилегиях. Если система судебной власти осталась в целом нетронутой, то высшие представители исполнительной власти составляются, с одной стороны, Его Императорским Величеством по вопросам компетенции в ст.ст. 650 – 653 Откроированной Конституции 1924 года, а Председатель Петроградского Совета по вопросам компетенции в ст.ст. 654 – 656 Конституции. Напомним, что в пределах своей юрисдикции петроградская власть наделена верховенством в трудовом и гражданском праве, а монархическая – в прочих отраслях права. Законодательная власть также составляется Государственной Думой и Государственным Советом с одной стороны и Советом депутатов крестьян и рабочих, с другой. Единственным исключением дуумвирата служит судебная власть, где Император наделен абсолютным правом рассматривать и выносить решения по всем без исключения категориям дел, как императорских, так и «петроградских» судов».
Как прочел ту рукопись, было уже двенадцать ноль ноль. Решился прогуляться по островам. В новых окраинах просто шумно было: всем невзгодам вопреки досаживались поля четырехэтажных колонных домов без конца и края, а на северо-западных и юго-западных окраинах пробивались к небу по строительным лесам новые крепости, зенитные пулемёты перебрасывали туда сюда по городу, винтокрылые самолеты, снижаясь, резали слух.
Что ж там видел вокруг себя? Ай, не припомню, даже записать почти нечего. Какие-то казаки, священники, прочие задействованные на фортификационных работах, а равно не спрятанные в тыл. Мелочи меня не касались: видел и фиксировал в памяти лишь глобальное и крупное. Не гожусь на роль деда-переписчика.
В памяти лишь баржи, доставлявшие к месту назначения шипастые серо-белые наземные паротанки береговой обороны «Петр Алексеевич» с трехэтажный дом в высоту, которые всем хороши были в своих стальных корпусах, окромя того, что могли бить врага только по правому или левому борту. По радио в интервью главный инженер Путиловского даже заверял, что один такой комплекс обходится Императору по цене целой крепости.
На вокзал со всех окраин страны прибывали свежие и соскучившиеся по службе чистые и светлые думами отпускники и офицеры-резервисты. Из всего этого ряда выбивались в черных строгих пиджаках и редких фабричных красных рубахах хмурые представители Карельских коммун. Они по-прежнему надеялись выбить в Штабе разрешение на создание отрядов самообороны. Но не тут-то было. После необъятных масштабов дезертирств и бунтов под конец Второй Отечественной у фамилии не было больше желания связываться с призывниками и мобилизационными: только офицеры, казаки и подписавшиеся по доброй воле на семь лет службы бойцы новых механизированных частей, гвардейских частей, воздушного и океанско-речных флотов. Конечно, можно возразить, что и этот контингент не обделен природной склонностью к бунтарщине, но не мое дело, как говорится. Какой-то недоросль вопрошал по этому поводу на занятиях в гимназии: «Разве это не отнятие неотъемлемого права защищать Родину и Царя?». «Нет», - ответил я тогда, - «Это право защищать свой дом перед непосредственным носом противника, а не в составе маневрирующих частей». Тем более склады с оружием полицейские всегда были готовы вовремя открыть и раздать желающим, но лишь когда вражеские подразделения были в десяти – пятнадцати километрах от города. Конечно, новой войне это изначально не придало характер народной, но в итоге из-за ряда трагедий народ партизанами прибил страшной войне это звание.
Частное метро Путятина к тому времени позволяло перемещаться относительно спешно. В шестнадцать тридцать лицезрел уже виды фабрик, которые также предписывалось пересобрать за Уралом. Но вот не доходило до меня тогда и не могу вникнуть в суть сейчас – зачем требовались такие усилия по эвакуации? Разве возможно, чтоб противник так прижал российскую державу, что та бы не успела вовремя отвести своих людей и ресурсы?
В восемнадцать ноль ноль всё-таки добрался до унылой съемной квартиры, заваленной макулатурой и пожитками. Только свежеприсланная периодика была для меня утехой и источником новых эмоций. Промеж них в душу иглой впилась критика приват-доцента Архаренко… А ведь в Венгрии за такую могли и к стенке приставить:
«Спросим себя, есть ли идеология у поствоенной России? Приобщаются ли к официальному мнению власти юноши и девушки в школах? Видят ли они портреты Императора каждый день? Отрицательный ответ на все вопросы. Сказывается ощущение, что верховная власть отстранилась от мирских дел, от поддержания нравственности и уединилась с политикой и военным делом. Разумеется, добросовестное обеспечение надлежащего решения данных вопросов позволяет в том числе заниматься мне критикой текущего положения дел. Однако не только монархистам, но и республиканскому крылу нашей интеллигенции хотелось бы видеть некоторую альтернативу проофициальной социалистической пропаганде на 8 % территории нашей страны».
У плешивого и полненького Архаренко то эссе научного недовольства было подписано в печать на третий месяц правления Арсения I. И нет ни капли сомнения, что приват-доцент не особо ладил с окружающей действительностью из своей усадьбы: ведь именно по высочайшему повелению нового Императора, увековечивались во всех уголках страны в статуях, бюстах, картинах и композициях герои и события Второй Отечественной Войны. В гимназии, училища, колледжи нового образца присылались из казны оплаченные сочинения признанных отечественных патриотов и обличителей казнокрадов да трусов. А запрет Высочества вывешивать императорские портреты в государственных и общественных учреждениях, окромя губернских управлений, каждый волен оценивать, как его душа пожелает. Меня никто не переубедит в ином, как то что царь просто дал понять, что вершины вакантны и что каждый волен достигнуть вершин, не прибегая к голубым кровям. У нас в училище стена кафедра, например, была увенчана фотографией Н.С. Таганцева. Вот до его лавров и стремились молодые исследователи.
Всему есть и более тонкая интерпретация. Романовы не смогли простить народу череду предательств и постоянных выступлений, поэтому, одновременно оставаясь публично безучастными к нему, посвятили себя единственной цели защиты, охранения народов Российской Империи от внешних и внутренних угроз. Именно поэтому военная и правоохранительная риторика лились в их речах как из рога изобилия. Даже благотворительность, величайшая из добродетелей, велась не напрямую из имперских фондов, а посредством религиозных организаций. Фамилия как родители, простившие детей, но не имеющие душевного огня окунуться в пучину того доверия, которое господствовало меж ними в давние времена. Да и родители не совсем идеально вели внутреннюю политику, не вовремя уступки свершали…
Между девятнадцатью и двадцатью часами в доме поднялся шум… С опаской глянув в глазок, я удивился виду многочисленных офицеров лейб-гвардии, почему-то в походной сине-зеленой форме с «орловскими» нашивками с автоматами наперевес (а не в старомодной парадке с орденами да крестами), занимавших этаж за этажом и блокировавших выходы из пролетов. Набравшись не свойственной мне храбрости, сделал шаг за порог. Ни словом стражи меня не окликнули. Только внизу доносились звуки какой-то словесной перепалки – на верхние этажи бежал сам Великий Князь Василий, младший брат Арсения I, потный до безобразия, и чинного вида начальник новгородского воздухофлотского десанта, если верить нашивкам. Звезды царствующего скопления пролетели мимо меня на шестой этаж не медленнее комет, а через пятнадцать минут столь же быстро бежали обратно, объявляя немедленную эвакуацию проживающих. Часть стражей принялась помогать жителям выносить пожитки в гвардейские белые бронемашины «Руссо-Балт-Модерн-3Ф» да прицепы, самих же жителей нашего домика и всего квартала «раскидали» в прибывшие автобусы и гусеничные бронетранспортеры. Ночью нас вывезли, ничего не поясняя, в восточные районы Питера… А в уходящей дали по нашим бывшим местам жительства, вообще пространству, где можно было вести биологический и социальный образ жизни, дивизион «Петра Алексеевича» в черных облаках выползал на позиции, по «странному стечению обстоятельств» совпадавших с локацией наших домов. Вот так я и оставил град Петра.

21 августа 1991 года, подданный Его Императорского Величества, капитан II ранга авианосца «Бронеслав Ястребиный» в отставке, почетный профессор кафедры уголовно-правовых наук российского государства и зарубежных монархий и республик Архангельского университета им. цесаревича Михаила.

© Коростелев В.С., 2013.