Полина Бояркина: рецензия на книгу «Автохтоны»

Критик: Полина Бояркина
Рецензия на книгу Автохтоны
Оценка:

«Секрет секрет стучали колеса теперь я знаю в чем секрет секрета никакого нет ты просто лишняя деталь тебя и выбросить не жаль. Быть лишней деталью не так уж плохо, поскольку в противном случае ты становишься частью репетира и обречен вечно двигаться в раз заведенном порядке, и нет надежды на спасенье». Марию Галину почти во всех посвященных ей статьях определяют как писателя-фантаста. Действительно, роман «Автохтоны» выглядит фантастическим, но в то же время это роман о романе и, как ни парадоксально, о реальной жизни. Появление все новых и новых героев, событий и подробностей, с одной стороны, все более запутывает сюжет и оставляет читателя все в большем недоумении, а с другой — постепенно проясняет происходящее. Отдельные, казалось бы, совершенно бессмысленные и, на первый взгляд, не связанные детали неожиданно дополняют друг друга. Возникает надежда, что в финале прояснится все повествование, а не только мгновенно выхваченные его составляющие. Начало романа подобно прыжку в воду — моментально погружаешься в текст с головой. В центре сюжета — герой, именуемый не иначе как «он». Зачастую это создает путаницу в передаче диалогов, становится непонятно, какой же «он» имеется в виду — главный герой или его собеседник. Про героя не известно ничего, кроме того, что он сообщает всем окружающим: он — искусствовед и приехал в их город в командировку, собирать информацию о литературно-художественной группе «Алмазный витязь», которая занималась в 1922 году постановкой оперы «Смерть Петрония». Параллельно внешнему сюжету развивается сюжет, организованный внутренними монологами героя, его мыслями и оценками происходящего. Позже выяснится, что доверять в этом герою было ошибочно, поскольку даже в потоке сознания он придерживается определенной исполняемой роли, и лишь в снах, где, как известно, прорывается бессознательное, иногда всплывает правда. Очевидно, герой не доверяет не только другим персонажам, читателю, но и самому себе. Верит он, кажется, лишь автору. Когда герой порывается назвать свое имя, автор предусмотрительно прерывает его, будто предупреждая, что время еще не пришло. Еще одна сюжетная линия в романе (пусть и пунктирная) — отрывки из оперы, которые впервые появляются в тексте, когда начинает происходить нечто, объяснимое не иначе как фантастически, и исчезают по мере того, как повествование проясняется. Постоянные повторы («Вам как обычно?») словно верифицируют реальность происходящего, удерживая его таким образом в границах разумного. Различные уровни обладания тайным знанием (что наиболее наглядно представлено в связи с гастрономической темой) отличают туриста (чужака) от собственно автохтона (коренного жителя). Наш герой не тот и не другой, для приезжего слишком уж ловко он узнает от местных подробности жизни в городе и как будто заранее знает содержание почти всех городских легенд. Текст стилистически неоднороден: появляются иногда потрясающей красоты описания природы, на фоне которых особенно режут глаз используемые героем жаргонные словечки вроде « мобилы». В финале, впрочем, становится ясно, что так тоже прорывалось его бессознательное: один из его монологов уже после разоблачения написан в разговорной (даже грубой) манере.

Действие происходит в неведомом пространстве (город не назван) и в неопределенном времени (герой чуть ли не всерьез думает о том, что некоторые персонажи бессмертны). Тому есть простое объяснение — все происходит собственно в тексте: «Это город творит свой миф, по своей прихоти вызывая из небытия тени и управляя ими». Открытие настоящих имен героев — важный момент на пути к финальной разгадке. Головокружительный эффект производит реальное имя, скрывавшееся за псевдонимом Вертиго. В момент разоблачения выясняется и фамилия главного героя. И тогда тесно сомкнутое вокруг него повествование начинает размыкаться, и герой постепенно удаляется из текста.

Метафора распадения и собирания — ключевая в романе: «И ты понимаешь все. Совершенно все. И ты поглощаешь все. Становишься всем. <…> И тебе страшно. Если ты — это они, то кто тогда — ты? И ты начинаешь собирать себя. По крупицам». На всех парах стремясь к финалу, неспособный ни на секунду оторваться от текста читатель гадает, что же произойдет, распадется ли этот загадочный мир на миллионы осколков или же, наоборот, все детали наконец займут свои места и перед ним возникнет завершенное пространство текста: «Такова человеческая природа. Отыскать среди крови и грязи, среди безнадежности потаенную дверь и ускользнуть через нее, и там, за дверью, увидеть свет, и буколический пейзаж с горами и морем, и ангела с оливковой ветвью. И там, за этой дверью, никто не умирает и не расстается, и чудо щекочет тебя нежным перышком». Потому что текст — это и есть чудо. Но затем дверь за читателем закрывается, увы, навсегда, ибо, узнав правду и тем самым прожив сюжет, он уже не сможет вернуться в него как ни в чем не бывало.