Цитаты — стр. 3

Жалость к себе порождает тиранов, это ключевой аспект жесточайших режимов.

Не описать словами тот момент, когда ты осознаешь, что неродной человек любит твоих детей ничуть не меньше тебя, очень уж яркое чувство — обжигающая смесь из благодарности, и облегчения, и любви.

Оба мы, говоря площадным языком, нехило пересрали.

— Но это же просто истории.

— Просто так ничего не бывает.

Мы как будто в сказку попали, кого ни встречаешь - все добрые, не считая злодеев. Совсем не то что в настоящей жизни.

Атмосфера между ними стата такой эротичной, что можно было сунуть вилку и та не упала бы.

Никакой романтики. Ни сексуального подтекста. Мы держались за руки, как Гензель с Гретель в первую ночь в лесу. Мы оба тосковали и, я думаю, оба были благодарны за то, что рядом кто-то есть, кто-то добрый.

Он съел весь маффин сам. Мне не хотелось. Он был веганский и без того имел привкус отчаяния.

Но это все неправда, ведь нас таких по миру уйма. Каждая пятая. Мы так же долговечны, как сама любовь. Мы занимаемся своими делами, воспитываем детей, управляем странами, развязываем войны и раскрываем преступления. Мы молчим о том, что с нами случилось, потому что, раз уж мы выжили, это означает лишь одно: все было не так уж и страшно. И никогда — что это мы капец какие потрясающие.

Если вам доводилось податься в бега, то вы понимаете, что вещи — это просто вещи.

Тяжело терять веру в людей, когда ты еще молод. От этого не оправляются, не до конца.

Но знаете, как это часто бывает со щекотливыми историями: от рта до уха — целая пропасть.

И может, вы вообще ничего не услышите.

Возле богатеев всегда роятся мухи. Они притягивают хищников. Это одновременно и опасность большого богатства, и то, что вызывает у других желание обогащаться.

Чтение для меня — как самолечение. Что иногда я просто не перевариваю этот мир. А подкасты — то же, что и чтение, когда глаза и руки заняты.

Горе — это шрам. Рубцовую ткань не так-то просто рассечь, но если все-таки удастся, заживает она тяжело.

В ответ он рассказал мне еще одну. Просто прелесть. Уже не вспомню, в чем там было дело, но история была такая коротенькая и округлая, и кончик аккурат заправлен в зачин.

В некоторых культурах замалчивание историй считается признаком душевной болезни.

За небо тем летом ядовито-розовый закат боролся с темно-синей ночью.

Как же Леон смеялся, боже мой. Так мрачно и запальчиво, что можно было в этом смеже утопить охапку котят.

Я попыталась Хэмиша утешить, мол, Ну я же не убийство твое замышляю. Только прозвучало это, видимо, не слишком утешающе. На самом деле, Анна, это даже враждебно по отношению к Хэмишу, если взглянуть на это с его точки зрения. Да неужели? (Это я уже враждебным тоном сказала.)

Когда кругом все голосят, а ты измотана и ужасно напугана и весь мир тебя ненавидит, то просто прикусить язык — уже роскошь.

Самоубийство — страшная зараза. Оно истребляет целые семьи, как раньше туберкулез косил целые улицы.