Цитаты

Фраза "всем плевать на тебя" звучит как жестокий вердикт, равносильный утверждению, что мы ничтожества и не-существа и у нас есть всего один инструмент, с помощью которого можно актуализировать и реализовать себя как значимую в этом мире личность, - убедить мир вокруг, что мы достойны стать целью или что мы подходим для роли жертвы заговора или вызываем желание нас уничтожить. В мире отчаянного стремления заполучить внимание, равнодушие становится неудачей, а то и неизбежностью

Культовые практики, какими бы они не были, есть нечто большее, чем бессмысленные движения и бесполезные жесты. В силу одного того факта, что их видимая функция - укреплять узы, связывающие верующего с богом, они в то же время реально укрепляют узы, связывающие индивида с обществом, членом которого он является, поскольку бог - всего лишь метафорическое изображение общества. Мы можем даже понять, как содержащаяся в религии фундаментальная истина смогла уравновесить второстепенные заблуждения, которые в ней почти неизбежно присутствовали, и, соответственно, почему верующие не порвали с религией, несмотря на все просчёты, которые были необходимым следствием этих заблуждений. Без сомнения, рецепты воздействия на вещи, которые религия рекомендовала человеку, в большинстве случаев демонстрировали свою неэффективность. Но эти провалы не имели большого значения, поскольку не затрагивали религию в её основах.

Существует еще одна крайне значимая особенность текучей современности. Она весьма точно описана британским писателем и журналистом Дэвидом Аароновитчем. Он говорит о том, что теории заговора отражают нашу мучительную боязнь безразличия окружающего мира по отношению к нам. Талантливо описывая парадоксально успокоительное воздействие теорий заговора, которые, на его взгляд, защищают нас от "катастрофы равнодушия", пользуясь формулировкой, придуманной американским психоаналитиком, работающим в Лондоне, Стивеном Гроссом, Аароновитч напоминает нам:

Все помнят изречение Оскара Уайльда: "Если не приятно, когда о тебе много говорят, то еще хуже, когда о тебе не говорят совсем" А кому-то знакомо и мудрое продолжение этой мысли, предложенное Сьюзен Сонтаг, которая говорила: "Я завидую параноикам: они искренне верят, что другие обращают на них внимание". Если одержимость теориями заговора - это проекция паранойи, возможно, она существует для того, чтобы убедить нас, что мы не являемся маловажными объектами неизвестного процесса. Если Мэрилин Монро убили, значит, она не умерла в одиночестве и с позором, чего мы очень боимся и на что часто обращаем внимание. Произошла катастрофа, но не более страшная, чем та, что ожидает каждого из нас.

И мы спешим на помощь жертвам катастрофы, вырывающей нас из жизненной рутины, чтобы вернуться к этой самой рутине, как только отправим им банковский счет. Сама внезапность просьбы о помощи нарушила наше равновесие и вырвала нас из равнодушия, призвав к действию (такому же краткому, как эта просьба). Однако затем мы вновь "устаем сочувствовать", пока вновь не испытаем шок, прерывающий эту усталость, - и вновь лишь на мгновение. Ужас от единичного землетрясения или наводнения с куда большим успехом подтолкнет нас к действию, нежели медленно (можно сказать - незаметно), но неминуемо увеличивающаяся разница доходов и возможностей у разных слоев населения; единичное проявление жестокости с куда большей вероятностью спровоцирует выход протестующих на улицы, нежели однообразно "выдаваемые" порции унижения и позора, которые изо дня в день подвергаются изгнанники, бездомные, представители социальных низов. Одно чудовищное убийство или, к примеру, крушение поезда поражает умы и сердца, чем долгие, нескончаемые беды, которые обрушиваются на человечество по чуть-чуть каждый день. Это своего рода дань, которую ценой потерянных или загубленных жизней платит могущественным технологиям человеческий род...

Приватность, интимность, анонимность, право на тайны - всему этому нет места в обществе потребления, всё это беспощадно изымается "на входе". В обществе потребления мы все одновременно и потребители товаров, и товары, рассчитанные на потребление; а поскольку мы все - товары, мы должны создавать спрос на самих себя. Интернет с его Фейсбуками и блогами, этими бедными рыночными лавочками, пародирующими дорогие бутики, обязан соответствовать стандартам, установленным фабриками селебрити; а промоутеры должны хорошо понимать, что чем более интимно, пикантно и скандально содержание рекламы, тем соблазнительнее и успешнее продукция и выше её рейтинги (на ТВ, в глянцевых журналах, в таблоидах, публикующих компроматы на звёзд и так далее). В итоге появляется "исповедальное общество" с микрофонами, встроенными в исповедальни, и мегафонами на общественных площадях.

... знаменитое изречение Декарта "я мыслю, значит, существую" на самом деле звучит как "я видим, значит, существую" - и что чем больше людей меня видит, тем это неспоримее.

(1. "От Дьявола к вполне нормальным, здравомыслящим людям")

Руйнування чужого життя в цілковитій впевненості, що ви виконуєте свій обов'язок і дотримуєтесь моральних принципів, є новою формою зла, невидимим проявом порочності в рідкій/плинній сучасності, поряд із державою, що поступається чи віддається повністю цим видам зла, державі, що боїться лише нездатності та програшу своїм конкурентам, але не на мить, що люди є не більш ніж статистичні одиниці.

Коллективное сознание - это наивысшая форма психической жизни, поскольку это сознание сознаний. Находясь вне и выше индивидуальных и локальных контингентностей, оно видит вещи только в их неизменных и сущностных аспектах, которые оно воплощает в сообщимых понятиях. Наблюдая вещи свыше, оно также видит их шире: в любой момент оно охватывает всю известную реальность. Поэтому только оно способно дать разуму те рамки, которые могут прилагаться ко всей совокупности вещей и которые дают возможность их мыслить. Рамки, которые создаёт общество, не являются искусственными: оно находит их в себе, оно не делает ничего, кроме того, что просто осознаёт их. Они передают те модусы бытия, которые обнаруживаются во всей своей ясности только с высшей точки, поскольку предельная сложность разворачивающейся там психической жизни требует высочайшего развития сознания.

Именно культ вызывает те чувства радости, внутренней гармонии, безмятежности и энтузиазма, которые для верующего являются экспериментальным подтверждением его убеждений. Культ - не просто система знаков, посредством которых вера выражается вовне, это набор средств, с помощью которых она создаётся и периодически воссоздаётся. Состоит ли культ из физических действий или из ментальных операций, действительность всегда присутствует именно в нём.

Истинная функция религии не в том, чтобы заставить нас думать, чтобы обогатить наше знание или добавить к нашим представлениям, которыми мы обязаны науке, некие другие, иного происхождения и характера, но в том, чтобы заставить нас действовать, чтобы помочь нам жить. Верующий, который пребывает в общении со своим богом, это не просто человек, узревающий новые истины, недоступные неверующему, - он сильнее. Он чувствует в себе бóльшую силу, чтобы выносить тяготы бытия или преодолевать их. Он как бы возвысился над своим статусом обычного человека; он верит, что обрёл защиту от зла, как бы оно им ни понималось. Первая статься любого вероучения - вера в спасение через веру.

Насколько бы сложны не были внешние проявления религиозной жизни, в основе она едина и проста. Она везде отвечает одной и той же потребности и везде происходит из одного и того же состояния духа. Какие бы формы она ни принимала, её цель - возвысить человека над самим собой и сделать так, чтобы он вёл жизнь более превосходную, нежели та, которую он вёл бы, следуя только своим индивидуальным капризам. Верования выражают эту жизнь в представлениях, обряды организуют и регулируют её функционирование.

Не существует пропасти между логиками религиозного и научного мышления. И то и другое состоит из одних и тех же сущностных элементов, хотя эти элементы развиты по-разному и в неравной степени. Как представляется, религиозное мышление характеризуется природной склонностью к неумеренным смешениям и резким контрастам. Оно проявляет чрезмерность в обоих направлениях. Когда оно сближает, оно смешивает, когда оно разделяет, оно противопоставляет. Оно не ведает меры и оттенков и ищет крайностей; соответственно, оно использует логические механизмы несколько неуклюже, но не пренебрегает ни одним из них.

Коллективные представления - продукт масштабного сотрудничества, разворачивающегося не только в пространстве, но и во времени. Чтобы создать их, множество различных умов соединяли, смешивали, комбинировали свои идеи и чувства, долгая череда поколений аккумулировала в них свои знания и опыт. Таким образом, в них сконцентрирована особая интеллектуальность, бесконечно более богатая и сложная, чем интеллектуальность индивида. Из этого ясно, каким образом разум может выходить за пределы эмпирического знания. Он обязан этим не какой-то неопределённой таинственной силе, но просто тому факту, что согласно известной формуле человек двойствен. В нём две сущности: индивидуальная сущность, чья основа находится в организме и сфера действия сильно ограничена, и общественная сущность, которая представляет в нас самую высокую в интеллектуальном и моральном отношении реальность, которую мы можем познавать посредством наблюдения,- я имею в виде общество. В практической сфере эта двойственность нашей природы обуславливает то, что нравственный идеал не сводится к утилитарным мотивам, а в сфере мышления - то, что разум не сводится к индивидуальному опыту. В той мере, в какой индивид причастен обществу, он естественным образом превосходит самого себя, когда он мыслит и действует.

Как же можно избежать войны всех против всех, если добродетель - не что иное, как маска, под которой скрывается любовь к себе, если никому нельзя верить и если рассчитывать модно лишь на себя? Это, определенно, первостепенный вопрос современности - этой странной цивилизации, которая, впервые в Истории, решила опереться на методологическое недоверие, страх смерти, убеждение, что любить и жертвовать - невозможно

Современность всегда была - и остаётся! - одержимой вопросом, как заполучить максимум контроля над человеческими душой и телом, не уничтожив людей физически. Это же справедливо в отношении к общественной памяти и коллективному сочувствию. Роман Оруэлла "1984" учит нас тому, что история всецело зависит от тех, в чьих руках находятся архивные материалы и книгохранилища. Поскольку у людей нет иной формы существования, кроме дарованной им государством, личная память не может создать или восстановить историю. Но если воспоминания контролируются или возникают и обновляются ежедневно, история становится не более чем инструментом, оправдывающим и узаконивающим власть и контроль. (1. "От Дьявола к вполне нормальным, здравомыслящим людям")

Нам здається, що зло не тут, не в нас. Що воно ховається в іншому місці, у певних визначених краях, які ворожі до нас чи створюють загрозу для всього людства...Релігійні притчі та міфи здавна спонукали нас уявляти зло як фактор, що існує об'ективно. І навіть сьогодні ми відмовляємося шукати зло в самих собі. Чому? Бо це нестерпно важко і гуть порушую логіку буденного життя звичайної людини.