Цитаты — стр. 6

Свернуть 

«А я блокадный Ленинград вспомнила, слушая Валю, — вступила в разговор молчавшая до этого Александра Федоровна Зенченко. — Особенно один случай, который всех нас потряс. Нам рассказали, что какая-то пожилая женщина каждый день открывает окно и из ковшика выплескивает на улицу воду, и с каждым… Развернуть 

Алкоголь здесь под запретом, но это правило легко обходится, как и любые другие культурные и религиозные законы Афганистана.

Таково извечное проклятие организованной религии — ее интерпретация нередко служит простым смертным средством, позволяющим контролировать других.

Свернуть 

Отбили деревню... Ищем, где набрать воды. Вошли во двор, в котором заметили колодезный журавль. Резной деревянный колодец... Лежит во дворе расстрелянный хозяин... А возле него сидит его собака. Увидела нас, начала поскуливать. Не сразу до нас дошло, а она звала. Повела нас в хату... Пошли за…

Кэрол не видит в том, что афганскую девочку воспитывают как мальчика, ничего невозможного:
– Если ты женщина в такой стране, как Афганистан, странно, если тебе не хочется перейти в другую категорию! – восклицает она.

Свернуть 

«Провоевал наш папа всего полгода и попал в плен. Как он попал в плен? Они наступали по замерзшему озеру, а артиллерия противника била по льду. Мало кто доплывал до берега, а те, кто доплывал, они уже были без сил и без оружия. Полуголые. Финны им тогда протягивали руки. Спасали. Кто-то хватался… Развернуть 

В Аннавади любят помечтать: ой, мой сын станет врачом или юристом, и он всех нас озолотит. Пустое тщеславие! Представьте себе, что лодка плывет на запад, а вы похваляетесь: "Какой я отличный штурман!". Но тут меняется ветер, и вот вас уже несет на восток.

И кто бы ни разглядывал космические снимки – специалисты из ЦРУ или ученые из университетов, – все они смотрят на Северную Корею издалека, не задумываясь о том, что в этой черной дыре, в унылой темной стране, где миллионы людей умирают от голода, есть еще и любовь.

Два раза меня грабили – русские, в собственном подъезде чуть не убили – русские. Как же задолбал меня этот народ-богоносец.

Я описываю не идею как таковую, а метафизическую трагедию человеческой жизни, которая оказалась в этих жерновах. И никого не сужу.

У нас же тысячи безработных военных, тех, кто знает только автомат и танк. Непригодных для другой жизни. Нашим
женщинам приходится быть сильнее мужчин.

Вернулся домой дважды раненый. С тремя орденами и медалями. Меня вызвали в райком партии: «К сожалению, жену мы вам вернуть не можем. Жена погибла. Но честь мы вам возвращаем…». Мне отдали мой партбилет. И я был
счастлив! Я был счастлив…

Говорю ему, что мне этого не понять – никогда.

…Поднялись в бой… Нас из пулеметов! Все легли на землю. Тут еще миномет подключился, разносит людей в клочья. Рядом со мной упал комиссар: «Что лежишь, контра! Вперед! Пристрелю!».

А жизнь солдатская? Как и раньше, мы могли годами есть суп из перловки и пшенную кашу, месяцами носить грязное
белье. Не мыться. Спать на голой земле. А будь мы другие, как бы мы победили?

Звонок в дверь. Открываю. Стоит на пороге плохо одетая женщина: «Я пришла передать вам привет от вашей жены». – «Жива!» – «Год назад была жива. Одно время я работала с ней в свинарнике. Воровали у свиней мороженую картошку, благодаря этому не сдохли. Жива ли она сейчас, не знаю».

Тридцать седьмой год… Два старых большевика в камере. Один говорит: «Нет, не доживем мы до коммунизма, но наши дети…». Второй: «Бедные наши дети!».

«Я купил три газеты и в каждой своя правда. Где же настоящая правда? Раньше прочитаешь утром газету “Правда” – и все знаешь. Все понимаешь».