Новинка Дины Рубиной: интервью

В издательстве «Эксмо» вышла новая книга Дины Рубиной Не вычеркивай меня из списка , в которую вошли повести и рассказы о семье и родных писательницы. Это истории о разных судьбах, временах и сложных отношениях, которыми бывают скреплены родственные связи. Пронзительная и талантливая проза Дины Ильиничны способна затронуть сердце каждого читателя и вызвать самые разнообразные эмоции — от радости и счастья до ностальгии по чему-то безвозвратно потерянному. Мы поговорили с писательницей о семье, ее истории, и о том, как проходила работа над книгой.

Дина Ильинична, ваша новая книга «Не вычёркивай меня из списка...» — это сборник семейных историй, главными героями которых стали ваши родные и близкие. Каково это — писать о тех, кого знаешь лично? Какие эмоции вас охватывали во время работы над книгой?

— Прежде всего, я абсолютно уверена, что каждая семья в обозрении хотя бы трех поколений — это кладезь для романиста. Моя семья — не исключение, тем более, что в сердцевине этих трех поколений лежит такое потрясение, как Вторая мировая война, которая стоила моему народу шести миллионов убитых. Мои близкие — не исключение в этом калейдоскопе судеб. Им повезло только в одном: что эта их, совершенно отвязная девчонка, скверная ученица и «позор семьи», стала писателем, способным описать истории и судьбы данного рода. Что касается «эмоций» или «каково писать о тех, кого знаешь лично»... Видите ли, когда хирург становится к операционному столу и берет в руки скальпель, его знакомый или близкий превращается в пациента, которому надо помочь. Когда писатель, условно говоря, берет в руки перо, то есть, усаживается перед компьютером, - его близкие становятся просто персонажами рассказов или повестей. Хотя, врать не стану, в работе над этой конкретно книгой, горестный спазм вечной вины частенько перехватывал горло.

В какой момент вам пришла идея собрать истории о родственниках в один сборник?

— Это было довольно странно, и с другой стороны — совершенно объяснимо. Сейчас я напряженно работаю над огромной сагой с разветвленным сюжетом, большим количеством героев ...Увлеченно работала уже год, у меня практически была готова первая книга романа. И вдруг мне стукнуло 70 лет! Вспоминаю, как Юлий Черсанович Ким однажды сказал: «Знаете, я с возрастом своим всегда ладил. Он мне нравился. Мне мои 60 нравились, мои 70, даже 80 — нравились. Но вот 85 почему-то...как-то...». Короче, мне стукнуло семьдесят —возраст, который в Библии считается возрастом человека на земле. И мне это...как-то...не то, чтобы не понравилось, но заставило задуматься. У меня уже давно в разной степени готовности лежали отрывки каких-то семейных историй. Какие-то близкие судьбы. Что-то было уже написано и даже опубликовано. Я вот только собиралась подбираться к самому болезненному: повести о родителях. К тому, чего боялась касаться много лет. И вдруг поняла, что времени-то у меня не вагон, отнюдь, и пора отдавать долги. Так зародился и написался этот сборник. Так много любви, много боли...Ну, как обычно, когда пишешь о самом близком.

Возникли ли во время работы какие-то сложности, важно ли вам было, чтобы истории были максимально правдивы? Или в них есть доля художественного вымысла?

— Стоп. Давайте разберемся. Что это значит: «максимально правдивы»? А если в замысел проникает воображение автора, то он становится «максимально лживым»? Поймите, как только в повествование проникает художественная фальшь, пусть даже в минувшей реальности этот факт был чистой правдой, — в рассказе или повести этот самый факт будет просто вопить о фальши. Художественная реальность — это совсем иная правда и иная ложь, чем бытовая жизненная реальность. Мы работаем на убедительность, на искреннее и доверчивое погружение читателя в тот мир, который создаем. И этот источник просто обязан быть родниковой чистоты. Иначе читатель просто отбросит книгу в сторону. В этом смысле, истории, описанные мной, «максимально правдивы».

В книге вы упоминаете, что ваш любимый дядя Яша стал прототипом нескольких ваших героев. А удостоились ли такой чести другие ваши родственники? В каких книгах и в каких персонажах можно встретить их черты?

— О, где угодно и в ком угодно. Не хочу перечислять, не потому что чего-то опасаюсь, а потому что отдельные черты реального человека, преобразившись в прозе, совсем иначе работают в литературных персонажах. Бессмысленно вытаскивать из характера героя пинцетом ту или иную черту и на предметном стекле демонстрировать: вот это – от такого родственника, а это – от другого.

Как ваши близкие относятся к тому, когда становятся героями вашей прозы? Не обижаются ли? Или наоборот гордятся тем, что появляются в книге известной писательницы?

— Да бог с вами, ну какая я для них «известная писательница»? Я же не выступаю перед ними, и не пресс-конференции провожу. Я им супчики варю. Я – жена, мама, бабушка... Правда, родители, когда уже смирились с моим странным занятием, даже гордились мной, собирали книги, выстраивали их на полках. Хотя и никогда не упускали случая построить меня и отчитать за какие-то промахи и ошибки. Нет, знаете: семья — это такая берлога, такая тесная медвежья берлога, куда любопытствующим лучше не соваться.

Есть ли в сборнике история, которую вы можете назвать самой любимой?

— Есть. И несмотря на то, что самой трудной и самой болевой в написании была повесть о родителях «Не вычеркивай меня из списка», небольшая повесть о молодом художнике, прямо из училища попавшем в армию (это история моего мужа Бориса Карафёлова) – «Праздник, который...» — вот она мне особенно дорога. А эпизод, когда оказавшись в море, герой попадает в стаю дельфинов и плывет в этой стае, не зная, что с ним произойдет, — этот реальный эпизод, рассказанный мне мужем, я писала с упоением.

Какие ритуалы есть в вашей семье? Например, обязательные обеды по выходным, рассматривание семейных фотоальбомов или что-то еще?

— Понимаете, у нас семья странная, мы – такая нестандартная пара двух волков-одиночек. Писатель и художник – смесь кошмарная. Какие там фотоальбомы! Но по пятницам – да, у нас на ужин собираются дети. Может, потому что им лень готовить, не знаю. По пятницам у нас тарарам и вопли. Ангелов у нас нет.

Вы упоминаете книгу Виктора Шкловского «Жили-были» как пример «ненарядных воспоминаний» о детстве. Есть ли еще какие-то мемуары или воспоминания, которые вы могли бы рекомендовать к прочтению?

— Конечно! Это, в сущности, все писательские воспоминания. Они всегда ярки, образны, неожиданы. Начиная от воспоминаний о детстве и отрочестве Толстого, Горького, Бунина, Набокова, Нины Берберовой, Марины Цветаевой...ну я просто замучаюсь перечислять. На каком-то жизненном переломе у каждого писателя возникает желание воссоздать начало своего пути, свои истоки.

Какая из ваших книг получилась более откровенной — «Не вычёркивай меня из списка...» или «Одинокий пишущий человек»?

Об этом судить не мне, и это – разные книги. Книга «Одинокий пишущий человек» — писательская история. Препарирование профессии. Последний сборник – препарирование самой себя.

Сдав рукопись редактору, сразу ли начинаете работу над следующей книгой или какое-то время находитесь в творческом отпуске?

— Толстой, кажется, говорил: «Колодезь должен наполниться». Это, знаете, бывает по-разному. Иногда ты копаешь целое поле этих самых колодцев. И случается так, что выкопав один и напившись из него досыта, ты переходишь к следующему, ибо тебя уже переполняет другая «живая вода прозы».