Рецензии на книги — Юлия Кристева

Когда в 60-х годах прошлого века молодая амбициозная болгарка Юлия Кристева оказалась во Франции, и окунулась в бурлящую постфрейдистско-структуралистскую местную тусовку, она одна из первых поняла, что новый тип высказывания (резидентов тусовки) предполагает, во-первых, новый тип понимания (этих высказываний) и, во-вторых, новый тип регенерации и интерпретации этого понимания. Новый тип понимания заключался в плодотворном (впитывающем) купании в мутных планктоновых водах нового шизоабсурдизма, а новый тип регенарции (выловленных озарений) предполагал свободную форму интерпретаций «понятого» с обязательным (это важно) вкраплением в (этот поток интерпретаций) своего собственного постшизоабсурдизма, находящегося одновременно, как внутри, так как бы и во вне по отношению к генеральной…

данный сборник представляет собой компиляцию коротких статей (точно обрывающихся на постоянно длинных цитатах)  от именитых исследователей пруста. эстафету начинает, конечно же, антуан компаньон, главный прустовед.

компаньон больше акцентирует внимание на теме времени. время не только романное, но и прустовское. компаньон убежден: проживи пруст дольше, он написал бы четыре тысячи страниц! впрочем, иногда возникает ощущение, что, проживи он сто лет, редактировал бы роман до бесконечности, потому что идеалу и его творческому замыслу нет конца.

пруст не дает никаких признаков времени, ему удается показать, как течет время, даже не указывая на него.

автор, конечно, часто лукавит, и то останавливает время, приглашая читателя вместе с ним полюбоваться церковью или боярышников, или тем, как…

Кристева пишет так, словно бы создаёт не книгу по психоанализу, а настоящее литературное творение. И текст её втягивает в себя, поглощает точно бездонное море и заставляет чувствовать его скорее всем телом, чем головою. Выплывающие же на поверхность образы Гольбейна, Достовского, Нерваля и Дюрас воспринимаются единым целом со всей книгой, точно они не предметы анализа, а частицы единой субстанции, субстанции меланхолии. У меня чтение этой книги заняло несколько месяцев, я читала сначала подряд, потом что-то перечитывала, потом откладывала, потом снова возвращалась к началу, потом читала с конца, потом наконец она закончилась. Но открывая её снова оказывается можно читать дальше. Словно книга нескончаема. И дело не в сложности языка, напротив, текст написан просто и доступно. Дело в…

Феноменология Гуссерля (и интенциональность как её центральная тема) сыграли, пожалуй, определяющую роль в развитии французской философии середины XX века. Мерло-Понти, Рикёр, Дюфренн, Левинас, Деррида – все они в большей или меньшей степени находились под влиянием философии Гуссерля и могут быть названы представителями или последователями феноменологии. Этот вывод призвана проиллюстрировать первая часть сборника, получившая название «Феномен и смысл». Центральной здесь можно считать работу Мерло-Понти - фрагмент «Феноменологии восприятия» об исследовании пространства с точки зрения опыта тела воспринимающего субъекта. Но одновременно феноменология как «изучение сущностей» и «чистое смыслообразование» получила «применение» и в некоторых науках, среди которых литературоведение, семиотика…

После Пруста каждое художественное произведение пишется как автобиография писателя. После Делёза каждое художественное произведение читается как биография читателя. На смену древнему лозунгу «познай самого себя» пришло современное и комфортное «узнай себя», а функцию зеркала выполнит литература. Если шизофрения, в обыденном восприятии, это раздвоение личности, то как называются случаи распространения одной личности на нескольких человек? Коллективное сознательное?

Юлия Кристева, по собственному признанию, не понимает, что такое постмодернизм. Однако типовые постмодернистские приемы в «Смерти в Византии» использует весьма активно. Например, двойное кодирование – сочетание «низкой» формы и «высокого» смысла. Жанр детектива, возможно, не нужен Кристевой, чтобы рассказать свою историю, но он…

"У каждого сверх-Я свое отвратительное"

Каждый мыслитель свою философию выстраивает на \ ключевых понятиях. Каждый исследователь литературы (назовем это так) выбирает для нее какую-то одну метафору, выводит квинтэссенцию: Делез - заикание, Батай - Зло, а Кристева - отвращение: "«субъект» и «объект» отталкивают друг друга, борются друг с другом, терпят крах и расстаются, неразлучные, запачканные, приговоренные, на пределе воспринимаемого, мыслимого: отвратительные. Именно на этой почве разворачивается великая современная литература: Достоевский, Лотреамон, Пруст, Арто, Кафка, Селин...", - отвратительное является границей между жизнью и смертью, и проламывание и одновременное утверждение этой границы является актом САМОутверждения ("выблевывать "родительские" молочные…

Есть несколько очень умных и тонких замечаний, но в основном, как обычно у подобной публики, пустая, громко эпатажная болтология. Взяли у общества «психоанализы», а в качестве расплаты за это – демографический кризис, разрушение семьи как гонорар. «Поколение 68-го» представляется толпой культурных и социальных мародеров. Избранные из этой толпы реализовались на пятьсот процентов, добились несомненного личного успеха, их когорте вообще очень повезло. Но это успех именно мародеров, а не творцов. Они транжирили, «загоняли» и портили сокровища европейской и национальной культуры, «деконструировав» их. Сами в шоколаде по макушку, но что останется делать следующим поколениям – условно говоря, обдирать случайно сохранившуюся старую позолоту, закладывать последний подстаканник. Какое отвращение…

Эта книга произвела на меня очень странное впечатление. Заявленная как интеллектуальный исторический детектив, она не оказалась ни тем, ни другим, ни третьим. Начнем не с начала, то есть с исторической составляющей.

Действие романа происходит как бы в двух временах: сейчас в Америке и Франции и тысячу лет назад на территории империи, известной как Византия. Но здесь кроется первая ловушка: нет никаких перенесений во времени, диахронических действий, ничего такого. Все события в прошлом представлены как отрывки реально существующего произведения византийской принцессы Анны Комниной, выдуманного романа одного из героев Себастьяна Крест-Джонса и его же, Себастьяна, фантазий на тему Анны, ее гипотетических отношений с его предком и крестовых походов. Подано это все довольно сумбурно, но…

Я в жизни не читала ещё никого, кто бы до такой степени любил себя и так презрительно относился к читателю. Три раза ссылка на себя, любимую - знаете, это ещё не каждому великому писателю можно простить, тут же от величия - только мания. Может, Кристева и в самом деле неплохой учёный, но как детективщик она ниже плинтуса. Линия детектива невнятная, линия исторического расследования затухает где-то к середине и больше не возникает, характеры прописаны отвратительно, над всем этим сияет превосходство альтер-эго автора, которая мало того, что просто типичная Мери-Сью, так ещё и попутно макает читателя в болото, обращаясь к нему, дословно, как к "пятидесятилетней домохозяйке". Сверху все украшено псевдофилософскими разговорами на квазиреалистичные темы. ПС. Десять раз встречается слово…

«Лето с Прустом» со мной случилось в октябре, хотя книгу я приобрела ещё в конце лета, но решила не ждать следующего года. К тому же, чтение самих Поисков пока не входит в мои планы.
Немного о книге как об осязаемом предмете. В ней плотные страницы, почти что тактильное удовольствие. Но не эстетическое, хотя в оформлении присутствуют эпиграфы, выделение цитат, отдельное вступительное слово для каждой статьи и сам текст.
Но уж очень она маленькая, не по смыслу, но по объёму (и немного обидно было увидеть опечатки в таком издании). Да и обложка в плане практичности оказалась пригодна лишь для домашнего использования((

Чтение — двойное интеллектуальное удовольствие. Самого Пруста я целиком не читала, но очень вдохновлена приведёнными цитатами. Может, книга на то и была рассчитана, кто знает.…

Юлия Кристева. Эта которая про «интертекстуальность» придумала? (Мы все учились понемногу…). Да она еще романы пишет! И, кажется, не слишком плохие. Или - слишком? С первых страниц понимаешь – роман дамский (повествование ведется от лица очаровательной журналистки, умеющей метко стрелять), но это вовсе не то, что в рашке принято обозначать как «женский иронический детектив». Но Кристева для подобных писаний слишком большая интеллектуалка; и это видно не только при появлении имени Ф.Лакана на детективных страницах. Представить себе обычных, «средних» людей наша болгарка, кажется, не может, даже комиссар полиции у нее чересчур высококультурный. Загадки «Алексиады» тоже делают этот роман не совсем тривиальным – все-таки любителя детективного чтива Анну Комнину обычно не открывают.…

Юлия Кристева - чужестранка, находящаяся в вечном поиске (такое уж о ней складывается впечатление). "Силы ужаса" - попытка разобраться в себе, и не только. На стыке философии, психоанализа, семиотики и литературоведения эта удивительная женщина творит нечто повествующее о боли, о слишком тонкостенном духовном мире. Человек не может не проявить интереса, когда дело касается чувств. Вероятно, что темные и страшные стороны нашей души нас интересуют гораздо больше. Отвращение -одно из тех загадочно-притягательно-опасно-интригующих чувств.

Когда она пишет о депрессии в общем - это, кажется, очень хорошо, тонко и не без инсайтов к самому тебе. Но как только начинается разбор конкретных примеров, моментально начинаешь испытывать чувство неловкости за автора, настолько неуклюже и по-глупому это делается. Разочарована.

Если вы ещё не читали Пруста или вам не хватило вдохновения продолжить его читать после определенного романа, то эта книга для вас. И даже если прочитали все семь романов из цикла "В поисках утраченного времени", то все равно для вас. С одной стороны, ты чувствуешь свою общность с авторами, угадывая в их словах свои мысли. с другой стороны, некоторые моменты цикла открываются совершенно по-новому. И не обязательно знать всех авторов, любовь к Прусту объединяет.

При виде имени-фамилии автора на обложке, да еще вкупе с заявленной темой у всякого мало-мальски образованного человека начинает сильнее биться сердце. Шутка ли? интеллектуал от филологии создала детектив, ключ к тайне в котором лежит ни много, ни мало как в мемуарах византийки Анны Комнины...

Но на деле не обольщайтесь) в данном случае имеем всего лишь подтверждение старой и банальной истины насчет того, что сапоги толжен тачать сапожник, а пироги печь пирожник; вот даже писать много об этой скучнейшей книге нет никакого желания.

Вся детективщина соредоточена в том, что в небольшом городке происходят убийства - и в том числе пропадает местный профессор-историк: видать, тоже убит. Гениальная сыскная догадка состоит в том, что профессор был увлечен византийским персонажем Анной Комниной -…