Как политические революции провоцируют революции в литературе

«Война — это божественный способ научить американцев географии», — гласит старая, хотя, к сожалению, все еще актуальная шутка. Политические конфликты имеют обыкновение монополизировать внимание общественности, и это выходит далеко за рамки уроков географии, посвященных освещению текущих событий, и также распространяется на область культуры. Наряду с продолжающимся движением Black Lives Matter, например, мы наблюдаем взрыв интереса к работам чернокожих авторов: платформы, поощряющие их голоса, списки, продвигающие их книги, национальные книжные премии, признающие их отставание от других авторов и пытающиеся компенсировать это отставание.

Первоначальной моделью такой связи между политическим конфликтом и тенденциями в литературе может служить Кубинская революция. В 1959 году Фиделю Кастро, Эрнесто «Че» Геваре и другим кубинским повстанцам удалось свергнуть Фульхенсио Батисту, диктатора, поддерживаемого США, который терроризировал Кубу почти десять лет. Однако Кубинская революция пошла дальше, вдохновив не только антиимпериалистические движения, но и литературное движение, а именно латиноамериканский бум — широко распространенное прославление произведений авторов из Центральной и Южной Америки, а также стран Карибского бассейна.

В наши дни Кубинская революция омрачена в воображении США более поздними событиями холодной войны, но взгляд той эпохи был совершенно иной. Как объясняет Тони Перротте в своей научно-популярной книге «Cuba Libre!», многие обычные американцы поначалу поддерживали революцию Кастро. На протяжении 50-х годов диктатура Батисты получала системную поддержку со стороны правительства США, но известия о том, что его войска пытают мирных жителей в мирное время и совершают военные преступления против повстанцев предполагаемых очагов сопротивления с самого начала революции, прочно связали общественные симпатии с Кастро, Че и другими повстанцами. Несомненно, помогло и то, что Кастро, бывший кубинский юрист, все еще не принял коммунизм, вместо этого определяя революцию как войну за независимость.

Действия Батисты и противодействия Кастро привели к культурному феномену, получившему название «фидельмания», при котором освещение Кубинской революции в средствах массовой информации вдохновило новую моду на бороды и береты. Фидельмания достигла своего апогея 11 января 1959 года, когда 50 миллионов зрителей настроились на шоу Эда Салливана, чтобы посмотреть интервью ведущего с Кастро, которое было записано всего за несколько часов до того, как последний победоносно вошел в Гавану.

«Народ Соединенных Штатов восхищается вами и вашими людьми, — сказал Салливан Кастро, — потому что вы движетесь в русле настоящей американской традиции — сродни Джорджу Вашингтону и любой группе, которая начинала с малого, сражалась против великой нации и одержала победу».

Следствием «фидельмании» в литературе стал латиноамериканский бум. В то время как любовь между Кастро и американской общественностью сошла на нет к 1960 году после кубинских земельных реформ, которые угрожали американским деловым интересам на острове, интерес читающей публики к латиноамериканской литературе только начинал укрепляться, чему способствовала деятельность как Кубы, так и США. Как отмечает Джон Кинг в своей работе «Бум латиноамериканского романа» в сборнике «Кембриджский компаньон латиноамериканского романа» ( The Cambridge Companion to the Latin American Novel (Cambridge Companions to Literature) ), новое кубинское государство непосредственно продвигало латиноамериканскую литературу, предлагая авторам вид на жительство, присуждая премии, организуя различные мероприятия и даже издавая журнал «Casa de las Americas». Чтобы противостоять коммунистическому влиянию, Соединенные Штаты продвигали «девелопментализм» (ускоренное индустриальное развитие — прим. пер.), настаивая на интеграции латиноамериканских стран в международные рынки, включая рынок искусств.

Вскоре последовала похвала, которая оказалась решающей и возвестила о начале латиноамериканского бума. В 1966 году литературное приложение «Таймс» объявило Игру в классики Хулио Кортасара «первым великим романом испаноязычной Америки». В следующем году он получил премию Национального книжного фонда за роман в переводе, а Мигель Анхель Астуриас получил Нобелевскую премию по литературе, став лишь вторым латиноамериканцем, удостоенным такой чести. В 1970 году «Нью-Йорк Таймс» описала Сто лет одиночества Габриэля Гарсиа Маркеса как «первое литературное произведение со времен Книги Бытия, которое должно быть обязательным к прочтению для всего человечества». В то время как тогдашние критики редко упоминали о Кубинской революции, сами писатели признавали свой долг даже спустя десятилетия.

«В некотором смысле бум латиноамериканской литературы в Соединенных Штатах был вызван Кубинской революцией, — сказал Гарсия Маркес в интервью “Парижскому обозрению” 1981 года. — Каждый латиноамериканский писатель того поколения писал в течение двадцати лет, но европейские и американские издатели очень мало интересовались ими. Когда началась Кубинская революция, внезапно возник большой интерес к Кубе и Латинской Америке».

Но если именно Кубинская революция породила латиноамериканский бум, то именно революционная Куба положила конец этому буму. Кинг отмечает в своем эссе, что ослабление бума как литературного направления в 1970-х годах совпало с расколом между новым кубинским государством и более широким литературным сообществом. В 1971 году кубинский поэт Эберто Падилья, некогда сторонник революции, был брошен в тюрьму за критику правительства в своем творчестве. Падилья предстал перед показательным судом, где его заставили признаться в своих «преступлениях» и выдвинуть обвинения против других писателей, включая его собственную жену.

«Это привело в ярость ряд интеллектуалов из Латинской Америки, Северной Америки и Европы, которые написали два открытых письма кубинскому режиму, жалуясь на плохое обращение с Падильей, — пишет Кинг. — Фидель Кастро ответил в яростной манере, ругая буржуазных интеллектуалов, которые были лакеями империализма и агентами ЦРУ…»

(Как бы абсурдно ни звучало это обвинение, ЦРУ действительно было связано с литературными кругами. Питер Маттиссен, соучредитель «Парижского обозрения», например, работал на ЦРУ в 1950-х годах и использовал журнал в качестве прикрытия, шпионя за коммунистами и не только.)

Этот бум все еще отдается эхом, особенно отчетливо в непреходящем признании таких виртуозов, как Гарсия Маркес, но его связь с Кубинской революцией также демонстрирует, что популярные политические движения могут вдохновить соответствующие литературные тенденции, так же, как движение Black Lives Matter продолжает вызывать интерес литературного сообщества к произведениям черных авторов, которое прежде было более враждебно настроено по отношению к ним. Остается открытым вопрос, почему читателям требуется революция, чтобы обратить внимание на новых писателей, однако, как предположил Гарсиа Маркес в своем интервью «Парижскому обозрению», поиск подтверждения этому феномену — это отчасти то, что делает необходимым существование политического конфликта.

«Выяснилось, что существуют латиноамериканские романы, которые достаточно хороши, чтобы их переводили и рассматривали наряду со всей остальной мировой литературой, — сказал он о буме. — Что действительно печально, так это то, что культурный колониализм настолько глубок в Латинской Америке, что невозможно было убедить самих латиноамериканцев в том, что их собственные романы хороши, пока люди извне не сказали им об этом».

Ссылаясь на критическое замечание Гарсиа Маркеса: общая надежда революционеров и писателей не должна состоять в том, чтобы на мгновение получить доступ к своим законным правам или признанию, которые были спрятаны от них привратниками. Если революционеры и писатели могут найти общее дело, то оно должно заключаться в том, чтобы снести эти ворота, с тем, чтобы они никогда больше не были воздвигнуты.

Арвинд Дилавар (Arvind Dilawar)

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ