«Раскольников в болезни и вокруг нее»

Если меня нынче спросят, какую книгу я захочу прочесть перед смертью, я серьезно задумаюсь: выбрать мне «Войну и мир», «Постороннего», «Процесс» или, чем черт не шутит, все семь книг о Гарри Поттере? Впрочем, к чему эти мысли? Мне кажется, начни я умирать «всерьез», ни времени, ни сил на книги у меня не останется.

В минувшем 2020 г., уже истончившейся зимой, я сидела у постели умирающего от рака отца и с полуосознанным страхом наблюдала, как медленно он отдаляется от человеческого мира, все дальше уходит в свое, какое-то потустороннее пространство. Он забыл о любимых фильмах, о книгах, которые читал когда-то. Все, что он сумел сказать: «Не переживай, все хорошо, я ни о чем не жалею». Помню, я размышляла: а хватило бы у меня мужества быть благодарной за отпущенные годы жизни и не злиться на тех, кто остается жить – и без меня?

Прошел год после его смерти – и я почувствовала, что умираю. Переживание было ошеломительным. От знакомых я слышала всякое. У моих знакомых близкие лежали на ИВЛ, сходили с ума, были и умершие, в т.ч. крепкие и молодые. К несчастью, у меня живое воображение: в ярчайших красках я представляла, что случится со мною через час, через сутки, через неделю. Мне было так плохо, что я не могла встать с постели. Тяжело было просто пошевелиться. Заснуть не получалось. Я постоянно прислушивалась к глухим хрипам в легких, боясь – вот, сейчас я начну задыхаться, а скорая не приедет, у них достаточно коронавирусных, а я молодая, на меня нет ИВЛ, и поэтому, поэтому…

Чтобы отвлечься, я взяла единственную книгу, на которую у меня нашлись силы – «Преступление и наказание». Впервые я читала «ПиН» в 20 лет – и это был взрыв неимоверной силы, с этого романа началась моя неистовая страсть к Ф.М. Если бы Достоевский, кроме «ПиН», больше ничего не написал, я бы все равно назвала его своим «возлюбленным». Я не знаю секрета гениальности его прозы (не вышла умом), но это настолько сильно, так чувственно и по-мазохистки болезненно! «Если я умру, то пусть я умру, читая любимую книжку Достоевского» – наверное, так решил мой обессиленный мозг.

Всякий, кто пробовал читать во время болезни, знает, что приключение это еще то: перед глазами плывет, тяжело сосредоточиться на повествовании, в голове плавятся слова. Я решила быть упрямой. Я собрала все силы уже не за тем, чтобы побороть болезнь, а чтобы дочитать «ПиН». Я цеплялась за эту книгу, как за последнюю ниточку, связывающую меня с нашим миром. Казалось, стоит мне отпустить ее – и все, я уже не смогу вернуться! И, черт возьми, это было восхитительно! Лишь мучаясь физически (или морально… хотя насчет моральных мучений есть сомнения), можно понять мучения Роди Раскольникова. Питерская жара, проклятые мухи, мистическая желтизна всего сущего – это отлично ложится на температуру 39. Мутные головные боли – это мятущиеся мысли Раскольникова, его расколотое сознание, одна часть которого стремится к злодеянию, а другая – к чистоте и добру. Тяжкая бессонница – Соня, которая уходит от попреков мачехи, а возвращается с деньгами. Временное облегчение с отступлением жара – Родя и Соня читают священный текст, Родя идет сдаваться, встреча Роди и Сони на каторге. Помню, несколько раз я плакала, до судорожной истерики: над девушкой, которая бросилась в реку, над поминками, что сделала Катерина Ивановна, над ее «выступлением» на питерском проспекте.

Потом, не желая расставаться с историей, я смотрела российский сериал по «ПиН». Это замечательный сериал, несмотря на странноватый, не совсем каноничный, финал (и там изумительный Кошевой, у которого РРР – вылитый Иисус). Позвонивший мне близкий спросил, чем я занимаюсь.

– Я готовлюсь к смерти.

– Серьезно? За Достоевским?

– Ага.

– Ты не умрешь, – сказал он.

– Кто тебе сказал? Много кто умер, и мои ровесники тоже. Ты веришь, что я поправлюсь?

– Ты поправишься.

Я вспомнила о своей депрессии, как я чувствовала себя опустошенной, как размышляла о ранней смерти в минувшие месяцы – и сказала:

– Я не хочу умирать. Я хочу воскреснуть, как Родя Раскольников.

– Обязательно так будет.

Я не умерла. Медленно я пошла на поправку. Не знаю, какова тут «вина» Достоевского, но я благодарна ему за то, что в самые тяжелые дни он был со мной и своим творчеством вселил в меня желание жить. Интересно, может ли болезнь (если смотреть на нее метафизически) чувствовать мысли человека? И кого она скорее отпустит – того, кто хочет жить или кто не хочет, кто готовится к смерти или кто боится ее? Но мне хочется верить в случайность. Иначе это слишком жестоко.