Возможны спойлеры
Произведение не понравилось.
На агитацию слегка похоже, а, если даже не так, хорошо, есть четыре героя с их внутренним миром, которым они странно делятся во время разговоров (так и не понимаю, бывает такая речь в реальности или нет), выстраивая своё виденье мира и, несмотря на то, что в произведении образуются пары, они не слышат/чуят друг друга, иначе, судя по комментарию, которые есть к произведению, их метепсихоз в обратную сторону породил бы так же общность пары, а так иерархическая структура, о которой говорил один из главных героев.
Главы от непонятных сущностей скорей пугали, как и огромные монологи пролистывались - важно герою и делает он для себя вывод из уже пережитого - это его выбор, мне его мысли не нужны. Ладно бы ещё симпатичным был, а так(
Подпали под обаяние Романа Ермакова Тарарама, и сами частично, на мой взгляд, потерялись. Сильно напомнил Райского/Волохова только в более сильной концентрации, злее. Как-то на него отзеркалилилась произносимая им характеристика:

Мудозвоны, дружок, это такие люди, отличительными признаками которых являются доподлинное знание, как все сделать правильно, и полная уверенность в своей непогрешимости. Поэтому мудозвон не может заниматься собственным делом — он специалист по влезанию в чужие дела.

В общем, вспомнилось произведение А. Апухтина Актёры:

Минувшей юности своей
Забыв волненья и измены,
Отцы уж с отроческих дней
Подготовляют нас для сцены.-
Нам говорят: "Ничтожен свет,
В нем все злодеи или дети,
В нем сердца нет, в нем правды нет,
Но будь и ты как все на свете!"
И вот, чтоб выйти напоказ,
Мы наряжаемся в уборной;
Пока никто не видит нас,
Мы смотрим гордо и задорно.
Вот вышли молча и дрожим,
Но оправляемся мы скоро
И с чувством роли говорим,
Украдкой глядя на суфлера.
И говорим мы о добре,
О жизни честной и свободной,
Что в первой юности поре
Звучит тепло и благородно;
О том, что жертва - наш девиз,
О том, что все мы, люди,- братья,
И публике из-за кулис
Мы шлем горячие объятья.
И говорим мы о любви,
К неверной простирая руки,
О том, какой огонь в крови,
О том, какие в сердце муки;
И сами видим без труда,
Как Дездемона наша мило,
Лицо закрывши от стыда,
Чтоб побледнеть, кладет белила.
Потом, не зная, хороши ль
Иль дурны были монологи,
За бестолковый водевиль
Уж мы беремся без тревоги.
И мы смеемся надо всем,
Тряся горбом и головою,
Не замечая между тем,
Что мы смеялись над собою!
Но холод в нашу грудь проник,
Устали мы - пора с дороги:
На лбу чуть держится парик,
Слезает горб, слабеют ноги...
Конец. - Теперь что ж делать нам?
Большая зала опустела...
Далеко автор где-то там...
Ему до нас какое дело?
И, сняв парик, умыв лицо,
Одежды сбросив шутовские,
Мы все, усталые, больные,
Лениво сходим на крыльцо.
Нам тяжело, нам больно, стыдно,
Пустые улицы темны,
На черном небе звезд не видно -
Огни давно погашены...
Мы зябнем, стынем, изнывая,
А зимний воздух недвижим,
И обнимает ночь глухая
Нас мертвым холодом своим.

Причём субъективно, герои-люди до конца как раз те, кто носит эти маски.