4

Всегда занятно наблюдать, как, невзирая на все попытки эдвардианцев откреститься от духа своей литературной мамаши - с бородой Диккенса и выпученными в поисках доброй морали глазами женщины во вдовьей вуальке - викторианство бочком-бочком, но не теряя стати, просачивается в дальнейшую английскую литературу и встает возле стенки, сжимая в руках чашку ананасного пунша и приглядывая за детьми, чтоб те не слишком уж шалили словами. Литтон-Стречли мог сколько угодно изысканно поносить своих выдающихся культурологических и поколенческих предков, но роман "Комната с видом" 1908 года убедительно доказывает: викторианские литературные схемы, может, и подсохли затейливым гербарием меж неразлепленных еще первой мировой страничек книги модернизма, однако же не настолько плотно, чтобы не припахнуть чем-то знакомым напоследок.
Книжка про комнату с видом, на самом деле, страстно викторианская - начиная с безвозвратно рафинированного Форстера, взращенного армией мамок, нянек и тетушек в отсутствие в семействе мужской фигуры с бакенбардами и заканчивая трогательными попытками автора не замечать собственного желания как можно скорее поженить двух своих героев и ведя их к этому через набирающие модные обороты игольчатой иронии и рассуждений о месте женщины в обществе.

Прелестная Люси Ханичерч - вся, до кончиков фамилии, поствикторианская барышня приезжает во Флоренцию, сжимая в душе Бедекер и прилежно желая стать чище и добрее, ну и по крайней мере понять, что такое есть мир за пределами Суррея и маминой гостиной. Вместе с Люси во Флоренцию прибывает положенная ей компаньонка - зачерствевшая в самобичевании Шарлотта Бартлетт, персонаж не то диккенсовский, не то вудхаузовский - неопределенной духовной ориентации дама, из тех, знаете, что, доев десерт до донышка (особенно с видом на Арно), начинают немедленно вспоминать, как беспросветно прошла их жизнь в попытках пожертвовать всем ради других.

Из-за вида, впрочем, книжка и разгорается - мисс Бартлетт обнаруживает, что их поселили с видом не на реку, а значит, все равно что и обобрали, и устраивает по этому поводу в общей гостиной целый скандал - таким примерно эмоциональным накалом в те времена обладали поджатые губы у воспитанной девушки давно неженатого возраста. На стенания Шарлотты откликаются некие Эмерсоны, отец и сын, вокруг которых приличное общество описывает приличную дугу - в пансионе Бартолини собрались сплошь англичане, которые, как нынешние наши соотечественники на курорте, одним глазом ищут к кому бы родному, тагильскому прилепиться, а другим - истово ненавидят родную, отдающую шипящими и уменьшительной ласкательностью речь. Отец и сын Эмерсоны - то ли социалисты, то ли неотесанные чурбаны говорят прямо и без обиняков, и предлагают обменяться комнатами (у них с видом), при этом удивительно не по-английски рубя с плеча, а потому требуется множество этикетных фрикций с стороны приятного священника мистера Биба, чтобы и волки были целы, и овцы - вроде Шарлотты - эмоционально сыты. Но переезд все-таки свершается, и Люси, о которой все время как-то подзабываешь, получает свой вид и прелюдию к приключению. Посреди целой толпы страшно комических, будто куплеты, персонажей, которыми мог бы гордиться и Дж. Клапка Дж.: страдающая литературной немочью кропательница любовных романов мисс Лавиш, священник мистер Игер - из тех священников, что так много думают о боге, что на людей им уже давно наплевать, парочка итальянских влюбленных, две престарелых английских барышни, которые осторожно трогают заграницу пальцами ног как ненагретую воду в купальне, - посреди всех этих бедекерствующих по Флоренции персонажей - Джордж и Люси, Люси и Джордж, как мы сразу неотвратимо понимаем, были созданы автором друг для друга, но пройдет еще много страниц, включая невероятную по своей яркости, удивительно неанглийскую сцену с фиалками, прежде, чем Джордж и Люси сумеют, наконец, сюжетно прилепиться друг к другу.

Мне после прочтения показалось, что Форстеру было бы хорошо на Флоренции и остановиться, но поскольку я сама терпеть не могу читателей, которые дышат автору в ухо в полной уверенности, что тот, даже с того света прислушается к их пожеланиям, потому что в них вся соль, все вареньичко, то скажу лишь, что после Флоренции Форстер умчит Люси обратно в Суррей, где история, заметно потеряв в яркости - мало что так придет сексуальности английскому тексту как цвет и по-заграничному голубое небо - практически разовьется свадебными кольцами в другую сторону. Мы познакомимся и раззнакомимся с Сесилом, уверимся в том, что мисс Бартлетт не зря казалась нам deus в поломанной machina, поймем откуда Холлингхерст ненавязчиво стибрил чувственную сцену лесного купания в своем The Stranger's Child и, спустя некоторые нелогические кружения по тексту увидим, наконец, что Джордж и Люси, Люси и Джордж - и вздохнем с облегчением.

оригинал записи в LJ