0 «Не пройдёт и полгода, и я появлюсь, чтобы снова уйти»

«Таинственная страсть» непонятно зачем вышла в издательстве в двух вариантах: омнибусом и двухтомником. Если есть выбор, стоит читать омнибус; во второй книге аксёновского opus magnum (это же он, да?) всего 240 страниц и огромная цветная вклейка фотографий шестидесятников с расшифровками их кодовых имён в романе (понимаете? можно было не ломать голову половину первого тома и не гуглить судорожно «кто есть кто в «Таинственной страсти»).

Помимо малого объёма, вторая книга существенно не дотягивает до первой в сюжетности, хоть и чудовищно так говорить, если сюжетом книги служит жизнь советских поэтов в семидесятые. Все главные решения и поступки были приняты и сделаны (или не приняты и не сделаны, в чём и заключается трагедия некоторых персонажей) в первой книге; вторая — описание разнообразного исхода ещё одного несчастливого поколения (у кого-то сума, у кого-то тюрьма, а у кого-то погост — что из этого бо́льшая удача, читатель вправе выбрать сам).

Есть ещё один момент, которому я не придавала значения в первом томе: Аксёнов пишет эту повесть на правах выжившего. Речь не о поколении в целом, а о заявленном в начале книги противопоставлении с неким Робертом Эр[ом]: один выбрал открытое противостояние с системой, другой — вошёл в неё, чтобы попытаться изменить. И... ну такой немношк злорадный душок проявился, когда Эр страдает о том, как жестоко обманулся, в конце жизни всё понимает, а Ваксон светел и чист перед совестью и народом.

По Аксенову, жизнь шестидесятников, как и мечталось партийному руководству, прошла в борьбе, вот только не за советскую власть, а против её бесконечных перегибов и ужесточений. Печально вдвойне, что к концу жизни борцов эта самая незыблемая власть дала дуба (ну не прям дала, как мы позже выясним, а временно переобулась), и...

«Ну и что это было?» — спросит недоуменный читатель. «А это была жизнь, — отвечает Аксёнов. — И жить в эту пору прекрасную, слава богу, не придётся тебе». — «Эм-м, — скажет Женечка из января 2023-го, сводя указательные пальцы домиком в нервическом жесте. — Тут такая история приключилась, нехорошая...» Может, и к лучшему, что некому уже сказать.