5

Это была первая книга, которую я перечитала 2 раза подряд.
Такое ощущение, что ты не читаешь книгу, а рассматриваешь многослойную стереокартинку. Сначала перед тобой викторианский роман о любви к отверженной обществом оступившейся женщине. В середине тебя ждет внезапный конец истории, и пока ты растерянно думаешь, что этот конец как-то не вписывается в ту картину, которую ты уже успел себе представить, автор с насмешкой сообщает тебе, что это не совсем окончание истории, на самом деле всё было не совсем так. Чем дальше, тем больше понимаешь, что тебя намеренно ввели в заблуждение, жертва и охотник меняются местами. Вглядываясь дальше, ты опять видишь историю о двух несчастных влюбленных, которые разлучены по воле судьбы и злых людей. И только пытаешься пустить слезу, как нет… опять мимо. В довершение этой многоходовой игры автор предлагает читателю две разные концовки романа, каждая из которых имеет право быть. В зависимости от того, какую концовку выберет читатель, ему придется пересмотреть весь роман с самого начала, поскольку каждая из концовок принадлежит разным романам. И, если первая делает весь роман историей о любви, страданиях, предательстве и противостоянии обществу. То вторая, переворачивает всё с ног на голову.
Похоже, автору доставляет удовольствие играть именно с читателем, а не с героями.
Интересно, что, несмотря на закрученность сюжета, читается книга на одном дыхании. Описание Лайма и Лондона, нравов, общества второй половины 19 века настолько детально проработаны, что создается ощущение, что находишься там вместе с героями. А описание природы вызывает искреннее восхищение.

Безоблачное небо, промытое вчерашнею грозой, отливало прозрачной нежной синью, а воздух был бодрящий и чистый, как свежий лимонный сок.

Оно было непривычно ясным, это раннее, ничем не оскверненное солнце. Казалось, оно даже пахнет — разогретым камнем, обжигающей фотонной пылью, что струится сквозь мировое пространство. На каждой травинке переливалась жемчужная капелька росы. На склонах, высившихся над тропой, в косых солнечных лучах медово золотились стволы ясеней и платанов, вздымавших ввысь своды свежей зелени; в них было нечто таинственно религиозное, но то была религия, существовавшая до всяких религий, — вокруг разливался какой-то друидический бальзам, какая-то сладостная зелень, зеленая бесконечность разнообразнейших оттенков, местами даже черная в далеких тайниках листвы, от самого яркого изумруда до самого бледного хризолита.

Не менее великолепны ирония и юмор автора.

Утро, когда Сэм открыл шторы, нахлынуло на Чарльза так, как на миссис Поултни (она в это время еще похрапывала) должно было, по ее представлениям, нахлынуть райское блаженство после надлежащей торжественной паузы, которая последует за ее кончиной.

— Честное слово, Сэм, в такой день хочется никогда не возвращаться в Лондон.
— Вот постойте еще на сквозняке, так, пожалуй, и не вернетесь, сэр.

А вот кстати как выглядит тот самый молл Кобб, с описания которого и начинается роман.

А это залив Лайм, на берегу которого расположен Лайм-Реджис, где происходит действие половины романа.