4 Мы не жили праведно...

...нефиг и начинать.

Ужасный роман, портивший мне кровь примерно на протяжении месяца. Ужасный - это вполне точное определение. В "Тоннеле" нет сюжета, отсутствует завязка и развязка. Тут нет персонажей, кроме Уильяма Колера, в полной мере ненадёжного, в чьём потоке сознания нам предстоит искупаться, если ныряние в глубины общественного биотуалета можно назвать таким увеселительным мероприятием. Текст романа - это мыслеобразы, это слова, это форма, но не содержание.

Ужасно, когда некому поныть

"Тоннель" слегка смахивает на Улисс , но намного более хаотичный, что ли, и наполнен такой лютой ненавистью, что временами не знаешь, куда от неё деться (некуда).
Колер - самый обыкновенный бюргер во времена Америки 60-х годов. Он посредственность. Он ничтожество. Его захлестнуло чувство неполноценности и ненависти к себе. Кое-как мы узнаем, что Колер - историк, написавший пару работ по нацисткой Германии. В первой он осуждает. Во второй занимает срединную позицию. В этой книге, этаком предисловии к своему последнему труду, находит в себе те же пороки, что заставляли немцев творить свои преступления.

Колер - монстр. К семье относится совершенно наплевательски, от жены ждёт исключительно удовлетворения своей сексуальной озабоченности, собственных детей ненавидит до такой степени, что одного чуть не убил в младенчестве, а второго отказывается даже называть по имени. Постоянно припоминает домогательства к студенткам. Любовниц имел минимум пятерых. Страшно завистлив к коллегам (к слову, все коллеги - образы четырёх теорий истории, что открывает перед нами ещё одну тему размышления Гэсса: что есть история и кто её творит. По Колеру - тот, кто историю записывает, то есть историк. Я нахожу в этом комплекс бога). А ещё невероятно труслив.

Захолупные жопослюи

Личность Билла Колера - собирательный образ американца. И можно не брать в расчёт время написания романа. Нацизм Колера трансформируется в образ Партии Разочарованной Публики, партии интеллектуалов, культурно обогащённых настолько, чтобы развязывать войны и обрекать на гибель. Разве повсеместное цитирование Пруста, Джойса и Вулф не есть показатель интеллектуальности?

Наш герой из таких же, пусть он их и презирает. Он даже хуже. Он вообще против всего мира. Ему мир скучен и однообразен. И потому Колер оправдывает гитлеровскую Германию. Его вдохновляет идея "пророка" и вождя, беспрекословного авторитета, которому можно себе позволить подчиниться без раздумий и без оглядки на остальное человечество. Колер поносит Гитлера "на публике", но в тёмных глубинах твоего "тоннеля" испытывает фетишистское влечение к начищенным сапогам и чёрной выглаженной форме. Рассуждает о трагедии Холокоста, а сам, оказавшись в 30-е годы в Германии, участвует в еврейских погромах, называя своё участие невинным развлечением молодых лет.

Колер страстно мечтает о том, чтобы в его жизни появилось нечто, объясняющее его ненависть (в первую очередь к самому себе), его тягу в деструктивному, что развязало бы ему и руки, и язык, и всё остальное. Язык - в первую очередь. Ведь то самое "рытьё тоннеля", что суть метафора глубинного самокопания героя, из которого он выносит только комья грязи, с каждым разом всё больше и больше, что уже некуда и невозможно прятать, иллюстрирует нам, насколько люди подавили в себе честность (даже с самими собой), насколько они зашорены и пуганы, прямо скажем, осатанённым образом Германии известных нам годов, что даже просто имя Адольф несёт образ дьявольщины (это я ещё свастику не упоминала). Наша страна, ясное дело, занимается тем же самым, наделяя прямо-таки мистической скверной любое упоминание гитлеровского режима. Это не хорошо и не плохо, это просто есть и называется оно "история", о причинах и последствиях оной Гэсс тоже рассуждает не мало.

У истории есть жопа, старина Кульп, скажу я ему завтра, и настоящее - ее самое непосредственное облегчение.

О чём я, собственно, хотела сказать. В книге Тоннель рассказчик выворачивает себя наизнанку и вычерпывает из глубин своей жалкой душонки огромное количество дерьма, с котором вам предстоит познакомиться, коли вы уж взялись за чтение. Пятьдесят страниц, посвящённых крайней плоти полового члена, не дадут соврать. Гэсс частенько прибегает к автофикшену, переплетая свой образ писателя с образом ненадёжного рассказчика, цель его - запутать читателя и самого себя сделать мишенью читательского гнева. Успешный ход, который действительно сработал.

Увы и ах, людей, подобных Колеру, на белом свете не мало. Если вы думаете, будто история и опыт двух мировых войн нас чему-то научили, то подумайте ещё раз. В каждом из нас живёт это семя ослепляющей ненависти, просто пока что не подвернулось удобной почвы для его взращивания. О том и книга.

Бездна - не географическое понятие, как Большой каньон, который бездна не больше, чем ложбинка у меня между грудей. Бездну не преодолеешь, например, в бочонке, как Ниагарский водопад. Бездна не разверзается; не зияет; у нее манеры получше; она вечно бдит, открытая, как оживленный глаз; и не в форме воронки бездна или пакета без донышка; бездна никуда не ведет; бездна - уничтожение знака; это действительность без личины, без внешнего вида, без остатка. Бездна - не просто место, куда уходит душа, когда уходит; это где "я" проявляется, как светочувствительная бумага, пока, выдохшись, не оказывается пустышкой. Вот что есть бездна.