Мы высмеивали все, что было лишено глубины.
Высмеивали все коммерческое — например, все фотографии в журналах (и почти всех здравствующих фотографов). Высмеивали меня — мою семью, прошлое, мои взгляды.
Единственное, что запрещалось высмеивать, были Викторовы фотографии — от них, напротив, мы искренно балдели. И естественно, мы не смели насмешничать над своими насмешками. Это подразумевалось само собой.
Прошло два года, прежде чем я наконец поняла, кто такой Виктор. Два года я жила с человеком, готовым двадцать четыре часа в сутки защищать человеческие права любого меньшинства, но не желавшим признать ни на миг за моим отцом право на естественные человеческие желания. Два года я жила с человеком, который восторженно становился под знамена Правды и Любви, но на деле не способен был ни к любви, ни к нежности, ни даже к нормальной вежливости.