Мы с Натали сидим в грязной телевизионной комнате и смотрим «Любовную лодку». Кресла мы поставили по обе стороны от елки, чтобы, забравшись на них, было удобнее искать оставшиеся конфеты. Большую часть, конечно, уже съели. Натали по ошибке сунула в рот пластмассовую шоколадку. Почему Агнес упорно настаивала, чтобы вместе с настоящими сладостями повесили пластмассовые, мы никак не могли понять.
Надо уточнить, что на дворе уже стоял май.
Елка к этому времени потеряла почти все свои иголки; они ровным слоем покрывали пол и расползлись по всему дому. Каждый из нас постоянно обнаруживал их в своей кровати — острые коричневые колючки. Ветки на дереве стали сухими и ломкими и, едва за них потянешь, грозили оторваться.
И вот я рассеянно тянул за ветку до тех пор, пока она не осталась у меня в руке. Тем временем Жюли, менеджер круиза, пыталась убедить одного из клинически депрессивных пассажиров, что палуба левого борта — прекрасное место для встреч с новыми людьми и восстановления после любовных неудач. Я выпустил ветку из рук, и она упала на пол рядом с остальными.
Наша жизнь представляла собой одну сплошную полосу несчастий, прерываемую лишь походами в рестораны быстрого питания да время от времени кризисами и любопытными происшествиями.
Тот факт, что рождественская елка спустя пять месяцев после Рождества все еще стоит в комнате, чрезвычайно беспокоил всех обитателей дома. Каждый из нас считал, что убрать ее должен кто-то другой — а именно Агнес.
Однако Агнес наотрез отказалась убирать елку.
— Я вам не рабыня, — кричала она снова и снова. Поправляла на комоде свечи, подметала ковры, периодически мыла кое-какую посуду, но не прикасалась к елке.
— Лично я не возражаю, если эта дурацкая елка теперь будет стоять здесь вечно, — заявила Натали, не отрывая глаз от экрана телевизора. — Я к ней уже привыкла. Даже хочу, чтобы она стояла вечно. Это послужит Агнес хорошим уроком.
Честно говоря, по мне тоже пусть бы елка стояла здесь вечно. Она вполне гармонировала с обстановкой в доме. В каком-то роде она была, как пыль. На поверхности вещей обычно собирается какое-то определенное количество пыли — не больше. Так и здесь. Дом представлял собой настолько странное зрелище, что елка казалась даже к месту.
В комнату вошла Хоуп.
— Там что-нибудь осталось? — поинтересовалась она, показывая на елку и имея в виду конфеты.
— Нет, — быстро ответила Натали, как раз в этот момент что-то засовывая в рот. — Это была последняя.
— Жаль. — Хоуп вышла.
— Ну вот, — заметила Натали. — Теперь я толстая и в депрессии.
В комнате появился Пух. Он подошел к елке и тоже начал искать, чем бы подкрепиться. Елка приобрела качества холодильника. Каким-то чудом Пух нашел в тылу елочного скелета шоколадного Санта-Клауса, ловко развернул его и сунул в рот.
— Что здесь происходит? — поинтересовался он.
— Ничего особенного, — ответила Натали, глядя прямо на экран телевизора.
Жюли там отпустила очередную шутку, и кто-то из пассажиров с готовностью засмеялся.
— Скучные вы ребята, — заметил Пух и удалился.
Вернулась Хоуп, на сей раз очень сердитая.
— Знаете, — заявила она, — поскольку вы вдвоем проводите так много времени в этой комнате, я считаю, что вам следует заняться елкой.
Мы, как по команде, повернулись и внимательно посмотрели на нее.
— Да, именно так, — подтвердила она.
Первой обрела дар речи Натали:
— Ты что, хочешь, чтобы мы ее убрали?
— Ага. Уже май, так что можешь особенно не удивляться.
Натали поднялась и взялась за основание елки. Одно быстрое и резкое движение — и елка упала. Без единого слова Натали потащила ее по комнате, потом по коридору и по лестнице вниз, прямиком в комнату Хоуп.
— Не смей! — заорала Хоуп.
Однако было уже поздно.
— Ну вот, теперь это твоя проблема.
Натали вернулась к лестнице, а Хоуп тем временем кричала ей вслед:
— Раз ты так настроена, то, может быть, в этом году нам вообще не стоит устраивать Рождество? Может быть, просто его отменить?
Я отправился в гостиную, сел к роялю и начал наигрывать единственную песню, которую умел играть: тему из «Экзорциста».
В тот вечер елка перекочевала в столовую. Нашла там себе место под окном. Агнес тоже в столовой. В руках у нее веник и она, склонившись, подметает. Метет вокруг елки. Несколько часов подряд. Метет даже после того, как пробило полночь. Потом в комнате появляется заспанная Хоуп.
— Господи, Агнес, я пытаюсь спать. Неужели тебе вот так необходимо создавать весь этот шум?
— Должен же кто-то в этом доме за всем следить, — отвечает Агнес. — Я просто стараюсь, чтобы все здесь не развалилось на части.
— Может быть, займешься поддержанием порядка утром? А то мне завтра надо рано попасть к папе в офис.
— Отправляйся к себе и спи. Я работаю очень тихо.
— Да одно твое бормотание чего стоит! Прекрати хотя бы его!
— Я не бормочу.
— Нет, бормочешь. Я прекрасно тебя слышу через стену. Ты бормочешь и поешь эти чертовы «Джингл беллз». Сейчас ведь даже и не Рождество!
Хоуп разворачивается и уходит к себе в комнату. Агнес продолжает подметать.
— Я вовсе ничего не бормотала, — произносит она вслух. — Ну и дети! Совсем ненормальные.
На следующее утро я смотрю на лежащую на полу елку, и она напоминает мне остов индейки. Почему-то елки и птичьи кости с трудом находят дорогу за пределы этого дома.