Небо движется, оно течет постоянно, но никогда не истекает.
И что бы ни случилось, небо всегда с нами.
Небо не подвержено беспокойству и заботам. Мои проблемы для него не существуют, никогда не существовали и никогда не будут существовать.
Непонимание не свойственно небу.
Равно как несвойственна ему и склонность судить.
Оно просто есть.
Оно есть, независимо от того, желаем мы признать это как факт или же предпочитаем похоронить себя заживо под тысячемильной толщей земли. Или еще глубже — под непроницаемой крышей тупой рутины и бездумных распорядков.

Полет — это ветер, вихри вокруг, запах выхлопных газов, рев двигателя; прикосновение влажного облака к щекам и пот, стекающий из-под шлема.

Везде все написано, но никто не читает указателей.

Такие удивительные и чудесные создания эти инструменты, двигатели, самолеты и люди, когда включен свет!

Доброта людей — это было нечто, во что ребята никак не могли поверить.

Они проходили мимо него, смотрели, иногда даже останавливались, кривились или отпускали какое-то замечание. Его осуждали. В их глазах видно было отвращение, а ведь они даже не знали, кто он такой!

Уже одна мысль о реальности пространства за пределами этой кабины вызывает странные ощущения. Всего в одиннадцати дюймах справа и слева от меня человек уже жить не может, там он чужой. Мы проносимся, словно испуганные олени через открытую поляну, зная, что остановиться — значит играть со смертью.

— Когда веришь во что-нибудь настоящее, как это небо,— сказал он, — обязательно находишь друзей.

Причина многих приключений заключается в том, что их искатели сидят у огня в какой-нибудь уютной гостиной и не имеют ни тени представления о том, во что они ввязываются. Они сидят, развалясь, в кресле, такие понятия, как холод, сырость, ветер или шторм, для них не существуют, и они говорят: что ж, пора бы уже кому-нибудь открыть Северный полюс, — и погружаются в мечты о славе, а спустя час, все еще пребывая в мечтах, они начинают раскручивать колеса, разворачивать карты, жульнически вторгаться в устроенные жизни других искателей приключений, заставляя их сказать: "Почему бы и нет?" и "Ей-богу, это надо сделать! Считайте, что я с вами!" и точно так же впасть в транс своих фантазий, где все лишения и тревоги — это всего лишь слова, которые отыскиваются в словарях слабыми духом людьми.

Помню, я еще подумал, что довольно странно отказываться от такого приключения только из-за того, что там будет холодно.

Я заправился маслом и вылетел на юг, несколько озадаченный тем, что огорчен упущенной возможностью замерзнуть. Уж если затеваешь какое-нибудь приключение, каким бы безумным оно ни было, единственный способ успокоиться — это во что бы то ни стало пройти его до конца.

Тот, кто энергичен и настойчив в мирное время, храбр и смел на войне.

Я в сумерках взобрался на крыло своего биплана и прокричал в их сторону:
— Еще один рейс, ребята! Последний рейс на сегодня — лучший рейс за весь день, поднимаемся прямо сейчас! Никакой дополнительной платы, только три доллара! Есть всего два места!
Никто не пошевелился.
— Посмотрите на этот закат, там наверху все пылает огнем! Зрелище в два раза более захватывающее, если наблюдать его прямо с неба! Усевшись в эту кабину, вы окажетесь в самой гуще событий!
<...>
Но никто не захотел полететь. Я почувствовал себя беспомощным — в моих руках был прекрасный, величественный дар, я пытался поделиться им с миром, которому это было неинтересно.
<...>
А затем я услышал, как одна женщина сказала другой.
— У него храбрости хватит на десятерых — летать на этом старом ящике!
Ее слова громко прозвучали в тишине ночного воздуха. Меня словно огрели железной трубой.
<...>
Тогда, летом 1966 года в Пекатонике, в кабине биплана, который только что приземлился, я понял, что радость не в том, чтобы тебя любили и тобой восхищались другие люди. Радость в том, чтобы самому быть способным любить и восхищаться тем редким и прекрасным, что я нахожу в небе, в своих друзьях, в душе и теле моего живого биплана.

Я всегда завидовал чайке. Ее полет такой свободный и непринужденный. В отличие от нее, я суечусь, лезу из кожи вон, выделываю фигуры и с шумом и треском подымаюсь в небо, лишь бы только оставаться в воздухе. Она — мастер. Я — новичок.

Если вы еще не научились летать, и если вы хотите летать больше, чем все остальное, — вы научитесь. Не важно кто вы, сколько вам лет и где вы живете. Если вы захотите, вы будете летать. Это звучит не очень убедительно, но это так.

Именно в это время ответ на мой вопрос откуда-то возник и похлопал меня по плечу. Ведь само небо — это и есть та сказочная земля, к которой мы стремимся, к которой мы летим!
В облаках не встретишь валяющихся баночек из-под пива и сигаретных упаковок. Здесь нет уличных знаков, светофоров и бульдозеров, которые превращают воздух в бетон. В небе не о чем беспокоиться, потому что все здесь всегда одно и то же. Но и не скучно, потому что все здесь всегда, меняется.

Вопрос «Что я здесь делаю?» имеет и другой ответ. Однако предполагается, что его-то нам не отыскать: Он гласит: «Я живу».

Ответом для любого страха, будь это страх перед вышкой или перед штопором на самолете, есть знание.

Вся наша жизнь, говорят некоторые люди, — это возможность победить страх, а любой страх является тенью страха смерти.

— Этот маленький восходящий поток спас наши души, — сказал я, — и ты покидаешь его, поворачиваешься к нему спиной, даже не сказав ему до свидания.
Я шутил над ним, насмехаясь над его задумчивостью.
— Все в порядке. Никаких до свидания. Какой смысл оставаться в нем после того, как мы уже не можем подниматься выше? Только вечно сомневающийся пилот никак не может расстаться со старым потоком. Это повторяется снова и снова. Единственная безопасность для планериста состоит в знании, что в небе есть другие потоки, они не видны, но ждут его впереди. Речь идет о том, чтобы научиться находить то, что уже существует.

У него была своя жизнь в этом мире, и он жил ее так, как хотел. Мы можем предложить другому человеку дар, но мы не можем заставить его принять этот дар, если он сам этого не пожелает.

Именно мы, человечество, стремимся к тому, чтобы достичь свободы с помощью знания. Поверь в то, что нечто возможно, найди соответствующие принципы, используй их на практике, и voila! Свобода!
Время ничего не значит. Время — это лишь способ измерять промежуток между незнанием и знанием или несделанным и совершенным.

Ты выжил потому, что принял решение не сдаваться — тогда, когда битва отнюдь не доставляла тебе удовольствия: Это и было единственным необходимым чудом. Да, "Джонатан" в конце концов издан. Фильм и другие идеи, о которых ты даже не задумывался — все это только-только начинается. Так что, будь добр, не трать время на волнения и страхи.